Page 187 - Идиот

Павлыч) встречается очень часто, есть гораздо более общий, чем частный случай, к
несчастию. И до того, что если б это искажение не было таким общим случаем, то, может
быть, не было бы и таких невозможных преступлений, как эти…
- Невозможных преступлений? Но уверяю же вас, что точно такие же преступления и,
может быть, еще ужаснее, и прежде бывали, и всегда были, и не только у нас, но и везде, и,
по-моему, еще очень долго будут повторяться. Разница в том, что у нас прежде было меньше
гласности, а теперь стали вслух говорить и даже писать о них, потому-то и кажется, что эти
преступники теперь только и появились. Вот в чем ваша ошибка, чрезвычайно наивная
ошибка, князь, уверяю вас, - насмешливо улыбнулся князь Щ.
- Я сам знаю, что преступлений и прежде было очень много, и таких же ужасных; я еще
недавно в острогах был, и с некоторыми преступниками и подсудимыми мне удалось
познакомиться. Есть даже страшнее преступники, чем этот, убившие по десяти человек,
совсем не раскаиваясь. Но я вот что заметил при этом: что самый закоренелый и
нераскаянный убийца все-таки знает, что он преступник, то-есть по совести считает, что он
не хорошо поступил, хоть и безо всякого раскаяния. И таков всякий из них; а эти ведь, о
которых Евгений Павлыч заговорил, не хотят себя даже считать преступниками и думают
про себя, что право имели и… даже хорошо поступили, то-есть почти ведь так. Вот в этом-то
и состоит, по-моему, ужасная разница. И заметьте, все это молодежь, то-есть именно такой
возраст, в котором всего легче и беззащитнее можно подпасть под извращение идей.
Князь Щ. уже не смеялся и с недоумением выслушал князя. Александра Ивановна,
давно уже хотевшая что-то заметить, замолчала, точно какая-то особенная мысль остановила
ее. Евгений же Павлович смотрел на князя в решительном удивлении и на этот раз уже безо
всякой усмешки.
- Да вы что так на него удивляетесь, государь мой, - неожиданно вступилась Лизавета
Прокофьевна, - что он, глупее вас что ли, что не мог по-вашему рассудить?
- Нет-с, я не про то, - сказал Евгений Павлович, - но только как же вы, князь (извините
за вопрос), если вы так это видите и замечаете, то как же вы (извините меня опять) в этом
странном деле… вот что на-днях было… Бурдовского, кажется… как же вы не заметили
такого же извращения идей и нравственных убеждений? Точь-в-точь ведь такого же! Мне
тогда показалось, что вы совсем не заметили?
- А вот что, батюшка. - разгорячилась Лизавета Прокофьевна, - мы вот все заметили,
сидим здесь и хвалимся пред ним, а вот он сегодня письмо получил от одного из них, от
самого-то главного, угреватого, помнишь, Александра? Он прощения в письме у него
просит, хоть и по своему манеру, и извещает, что того товарища бросил, который его
поджигал-то тогда, - помнишь, Александра? - и что князю теперь больше верит. Ну, а мы
такого письма еще не получали, хоть нам и не учиться здесь нос-то пред ним подымать.
- А Ипполит тоже переехал к нам сейчас на дачу! - крикнул Коля.
- Как! уже здесь? - встревожился князь.
- Только что вы ушли с Лизаветой Прокофьевной, - и пожаловал; я его перевез!
- Ну бьюсь же об заклад, - так и вскипела вдруг Лизавета Прокофьевна, совсем забыв,
что сейчас же князя хвалила, - об заклад бьюсь, что он ездил вчера к нему на чердак и
прощения у него на коленях просил, чтоб эта злая злючка удостоила сюда переехать. Ездил
ты вчера? Сам ведь признавался давеча. Так или нет? Стоял ты на коленках или нет?
- Совсем не стоял, - крикну и Коля, - а совсем напротив: Ипполит у князя руку вчера
схватил и два раза поцеловал, я сам видел, тем и кончилось все объяснение, кроме того, что
князь просто сказал, что ему легче будет на даче, и тот мигом согласился переехать, как
только станет легче.
- Вы напрасно, Коля… - пробормотал князь, вставая и хватаясь за шляпу, - зачем вы
рассказываете, я…
- Куда это? - остановила Лизавета Прокофьевна.
- Не беспокойтесь, князь, - продолжал воспламененный Коля, - не ходите и не
тревожьте его, он с дороги заснул; он очень рад; и знаете, князь, по-моему, гораздо лучше,