Page 191 - Идиот
P. 191

- Глядите  внимательнее.  Видите  вы  ту  скамейку,  в  парке,  вон  где  эти  три  большие
               дерева… зеленая скамейка?
                     Князь ответил, что видит.
                     - Нравится вам местоположение? Я иногда рано, часов в семь утра, когда все еще спят,
               сюда одна прихожу сидеть.
                     Князь пробормотал, что местоположение прекрасное.
                     - А теперь идите от меня, я не хочу с вами больше идти под руку. Или лучше идите под
               руку, но не говорите со мной ни слова. Я хочу одна думать про себя…
                     Предупреждение  во  всяком  случае  напрасное:  князь  наверно  не  выговорил  бы  ни
               одного  слова  во  всю  дорогу  и  без  приказания.  Сердце  его  застучало  ужасно,  когда  он
               выслушал о скамейке. Чрез минуту он одумался и со стыдом прогнал свою нелепую мысль.
                     В Павловском воксале по будням, как известно и как все, по крайней мере, утверждают,
               публика  собирается  "избраннее"  чем  по  воскресеньям  и  по  праздникам,  когда  наезжают
               "всякие  люди"  из  города.  Туалеты  не  праздничные,  но  изящные.  На  музыку  сходиться
               принято. Оркестр, может быть, действительно лучший из наших садовых оркестров, играет
               вещи  новые.  Приличие  и  чинность  чрезвычайные,  несмотря  на  некоторый  общий  вид
               семейственности  и  даже  интимности.  Знакомые,  все  дачники,  сходятся  оглядывать  друг
               друга. Многие исполняют это с истинным удовольствием и приходят только для этого; но
               есть и такие, которые ходят для одной музыки. Скандалы необыкновенно редки, хотя однако
               же бывают даже и в будни. Но без этого ведь невозможно.
                     На  этот  раз  вечер  был  прелестный,  да  и  публики  было  довольно.  Все  места  около
               игравшего оркестра были заняты. Наша компания уселась на стульях несколько в стороне,
               близ  самого  левого  выхода  из  воксала.  Толпа,  музыка  несколько  оживили  Лизавету
               Прокофьевну  и  развлекли  барышень;  они  успели  переглянуться  кое  с  кем  из  знакомых  и
               издали  любезно  кивнуть  кой-кому  головой;  успели оглядеть  костюмы,  заметить  кой-какие
               странности,  переговорить  о  них,  насмешливо  улыбнуться.  Евгений  Павлович  тоже  очень
               часто раскланивался. На Аглаю и князя, которые все еще были вместе, кое-кто уже обратили
               внимание. Скоро к маменьке и к барышням подошли кое-кто из знакомых молодых людей;
               двое или трое остались разговаривать; все были приятели с Евгением Павловичем. Между
               ними  находился  один  молодой  и  очень  красивый  собой  офицер,  очень  веселый,  очень
               разговорчивый; он поспешил заговорить с Аглаей и всеми силами старался обратить на себя
               ее  внимание.  Аглая  была  с  ним  очень  милостива  и  чрезвычайно  смешлива.  Евгений
               Павлович попросил у князя позволения познакомить его с этим приятелем; князь едва понял,
               что  с  ним  хотят  делать, но  знакомство  состоялось, оба  раскланялись  и  подали  друг  другу
               руки.  Приятель  Евгения  Павловича  сделал  один  вопрос,  но  князь,  кажется,  на  него  не
               ответил  или  до  того  странно  промямлил  что-то  про  себя,  что  офицер  посмотрел  на  него
               очень пристально, взглянул потом на Евгения Павловича, тотчас понял для чего тот выдумал
               это знакомство, чуть-чуть усмехнулся и обратился опять к Аглае. Один Евгений Павлович
               заметил, что Аглая внезапно при этом покраснела.
                     Князь даже и не замечал того, что другие разговаривают и любезничают с Аглаей, даже
               чуть  не  забывал  минутами,  что  и  сам  сидит  подле  нее.  Иногда  ему  хотелось  уйти
               куда-нибудь, совсем исчезнуть отсюда, и даже ему бы нравилось мрачное, пустынное место,
               только чтобы быть одному с своими мыслями, и чтобы никто не знал, где он находится. Или,
               по крайней мере, быть у себя дома, на террасе, но так, чтобы никого при этом не было, ни
               Лебедева, ни детей; броситься на свой диван, уткнуть лицо в подушку и пролежать таким
               образом день, ночь, еще день. Мгновениями ему мечтались и горы, и именно одна знакомая
               точка в горах, которую он всегда любил припоминать, и куда он любил ходить, когда еще
               жил  там,  и  смотреть  оттуда  вниз  на  деревню,  на  чуть  мелькавшую  внизу  белую  нитку
               водопада,  на  белые  облака,  на  заброшенный  старый  замок.  О,  как  бы  он  хотел  очутиться
               теперь там и думать об одном, - о! всю жизнь об этом только - и на тысячу лет бы хватило! И
               пусть, пусть здесь совсем забудут его. О, это даже нужно, даже лучше, если б и  совсем не
               знали его, и все это видение было бы в одном только сне. Да и не все ли равно, что во сне,
   186   187   188   189   190   191   192   193   194   195   196