Page 194 - Идиот

курьерами не отыщешь, то как нарочно там сидит, где и не вообразишь… Я ведь думала, что
ты там… у дяди!
Евгений Павлович вспыхнул, бешено посмотрел на Настасью Филипповну, но
поскорей опять от нее отвернулся.
- Что?! Разве не знаешь? Он еще не знает, представьте себе! Застрелился! Давеча утром
дядя твой застрелился! Мне еще давеча в два часа сказывали; да уж полгорода теперь знает;
трехсот пятидесяти тысяч казенных нет, говорят, а другие говорят: пятисот. А я-то все
рассчитывала, что он тебе еще наследство оставит; все просвистал. Развратнейший был
старикашка… Ну, прощай, bonne chance! Так неужели не съездишь? То-то ты в отставку
заблаговременно вышел, хитрец! Да вздор, знал, знал заране: может, вчера еще знал…
Хотя в наглом приставании, в афишевании знакомства и короткости, которых не было,
заключалась непременно цель, и в этом уже не могло быть теперь никакого сомнения, - но
Евгений Павлович думал сначала отделаться как-нибудь так, и во что бы ни стало не
заметить обидчицы. Но слова Настасьи Филипповны ударили в него как громом; услыхав о
смерти дяди, он побледнел как платок, и повернулся к вестовщице. В эту минуту Лизавета
Прокофьевна быстро поднялась с места, подняла всех за собой и чуть не побежала оттуда.
Только князь Лев Николаевич остался на одну секунду на месте, как бы в нерешимости, да
Евгений Павлович все еще стоял, не опомнившись. Но Епанчины не успели отойти и
двадцати шагов, как разразился страшный скандал.
Офицер, большой приятель Евгения Павловича, разговаривавший с Аглаей, был в
высшей степени негодования:
- Тут просто хлыст надо, иначе ничем не возьмешь с этою тварью! - почти громко
проговорил он. (Он, кажется, был и прежде конфидентом Евгения Павловича.)
Настасья Филипповна мигом обернулась к нему. Глаза ее сверкнули; она бросилась к
стоявшему в двух шагах от нее и совсем незнакомому ей молодому человеку, державшему в
руке тоненькую, плетеную тросточку, вырвала ее у него из рук и изо всей силы хлестнула
своего обидчика наискось по лицу. Все это произошло в одно мгновение… Офицер, не
помня себя, бросился на нее; около Настасьи Филипповны уже не было ее свиты; приличный
господин средних лет уже успел стушеваться совершенно, а господин навеселе стоял в
стороне и хохотал что было мочи. Чрез минуту, конечно, явилась бы полиция, но в эту
минуту горько пришлось бы Настасье Филипповне, если бы не подоспела неожиданная
помощь: князь, остановившийся тоже в двух шагах, успел схватить сзади за руки офицера.
Вырывая свою руку, офицер сильно оттолкнул его в грудь; князь отлетел шага на три и упал
на стул. Но у Настасьи Филипповны уже явились еще два защитника. Пред нападавшим
офицером стоял боксер, автор знакомой читателю статьи и действительный член прежней
Рогожинской компании.
- Келлер! Поручик в отставке, - отрекомендовался он с форсом. - Угодно в
рукопашную, капитан, то, заменяя слабый пол, к вашим услугам; произошел весь английский
бокс. Не толкайтесь, капитан; сочувствую кровавой обиде, но не могу позволить кулачного
права с женщиной в глазах публики. Если же, как прилично блага-ароднейшему лицу, на
другой манер, то - вы меня, разумеется, понимать должны, капитан…
Но капитан уже опомнился и уже не слушал его. В эту минуту появившийся из толпы
Рогожин быстро подхватил под руку Настасью Филипповну и повел ее за собой. С своей
стороны, Рогожин казался потрясенным ужасно, был бледен и дрожал. Уводя Настасью
Филипповну, он успел-таки злобно засмеяться в глаза офицеру и с видом торжествующего
гостинодворца проговорить:
- Тью! Что взял! Рожа-то в крови! Тью!
Опомнившись и совершенно догадавшись, с кем имеет дело, офицер вежливо (закрывая
впрочем лицо платком) обратился к князю, уже вставшему со стула.
- Князь Мышкин, с которым я имел удовольствие познакомиться? - Она сумасшедшая!
Помешанная! Уверяю вас! - отвечал князь дрожащим голосом, протянув к нему для чего-то
свои дрожащие руки.