Page 229 - Идиот

"Но если я и не признаю суда над собой, то все-таки знаю, что меня будут судить, когда
я уже буду ответчиком глухим и безгласным. Не хочу уходить, не оставив слова в ответ, -
слова свободного, а не вынужденного, - не для оправдания, - о, нет! просить прощения мне
не у кого и не в чем, - а так, потому что сам желаю того.
"Тут, во-первых, странная мысль: кому, во имя какого права, во имя какого побуждения
вздумалось бы оспаривать теперь у меня мое право на эти две-три недели моего срока?
Какому суду тут дело? Кому именно нужно, чтоб я был не только приговорен, но и
благонравно выдержал срок приговора? Неужели в самом деле, кому-нибудь это надо? Для
нравственности? Я еще понимаю, что если б я в цвете здоровья и сил посягнул на мою
жизнь, которая "могла бы быть полезна моему ближнему", и т. д., то нравственность могла
бы еще упрекнуть меня, по старой рутине, за то, что я распорядился моею жизнию без
спросу, или там в чем сама знает. Но теперь, теперь, когда мне уже прочитан срок
приговора? Какой нравственности нужно еще сверх вашей жизни, и последнее хрипение, с
которым вы отдадите последний атом жизни, выслушивая утешения князя, который
непременно дойдет в своих христианских доказательствах до счастливой мысли, что в
сущности оно даже и лучше, что вы умираете. (Такие как он христиане всегда доходят до
этой идеи: это их любимый конек.) И чего им хочется с их смешными "павловскими
деревьями"? Усладить последние часы моей жизни? Неужто им непонятно, что чем более я
забудусь, чем более отдамся этому последнему призраку жизни и любви, которым они хотят
заслонить от меня мою Мейерову стену и все, что на ней так откровенно и простодушно
написано, тем несчастнее они меня сделают? Для чего мне ваша природа, ваш Павловский
парк, ваши восходы и закаты солнца, ваше голубое небо и ваши вседовольные лица, когда
весь этот пир, которому нет конца, начал с того, что одного меня счел за лишнего? Что мне
во всей этой красоте, когда я каждую минуту, каждую секунду должен и принужден теперь
знать, что вот даже эта крошечная мушка, которая жужжит теперь около меня в солнечном
луче, и та даже во всем этом пире и хоре участница, место знает свое, любит его и счастлива,
а я один выкидыш, и только по малодушию моему до сих пор не хотел понять это! О, я ведь
знаю, как бы хотелось князю и всем им довести меня до того, чтоб и я, вместо всех этих
"коварных и злобных" речей, пропел из благонравия и для торжества нравственности
знаменитую и классическую строфу Мильвуа: "О, puissent voir votre beautй sacrйe Tant d'amis
sourds а mes adieux! Qu'ils meurent pleins de jours, que lew mort soit pleurйe! Qu'un ami leur
ferme les yeux!"
"Но верьте, верьте, простодушные люди, что и в этой благонравной строфе, в этом
академическом благословении миру во французских стихах засело столько затаенной желчи,
столько непримиримой, самоусладившейся в рифмах злобы, что даже сам поэт, может быть,
попал в просак и принял эту злобу за слезы умиления, с тем и помер; мир его праху! Знайте,
что есть такой предел позора в сознании собственного ничтожества и слабосилия, дальше
которого человек уже не может идти, и с которого начинает ощущать в самом позоре своем
громадное наслаждение… Ну, конечно, смирение есть громадная сила в этом смысле, я это
допускаю, - хотя и не в том смысле, в каком религия принимает смирение за силу.
"Религия! Вечную жизнь я допускаю и, может быть, всегда допускал. Пусть зажжено
сознание волею высшей силы, пусть оно оглянулось на мир и сказало: "я есмь!", и пусть ему
вдруг предписано этою высшею силой уничтожиться, потому что там так для чего-то, - и
даже без объяснения для чего, - это надо, пусть, я все это допускаю, но опять-таки вечный
вопрос: для чего при этом понадобилось смирение мое? Неужто нельзя меня просто съесть,
не требуя от меня похвал тому, что меня съело? Неужели там и в самом деле кто-нибудь
обидится тем, что я не хочу подождать двух недель? Не верю я этому; и гораздо уж вернее
предположить, что тут просто понадобилась моя ничтожная жизнь, жизнь атома, для
пополнения какой-нибудь всеобщей гармонии в целом, для какого-нибудь плюса и минуса,
для какого-нибудь контраста и прочее, и прочее, точно так же, как ежедневно надобится в
жертву жизнь множества существ, без смерти которых остальной мир не может стоять (хотя
надо заметить, что это не очень великодушная мысль сама по себе). Но пусть! Я согласен,