Page 254 - Идиот

где-нибудь, под половицей, еще отцом его, может быть, спрятан мертвый и накрыт клеенкой,
как и тот московский, и также обставлен кругом стклянками со ждановскою жидкостью, я
даже показала бы вам угол. Он все молчит; но ведь я знаю, что он до того меня любит, что
уже не мог не возненавидеть меня. Ваша свадьба и моя свадьба - вместе: так мы с ним
назначили. У меня тайн от него нет. Я бы его убила со страху… Но он меня убьет прежде…
он засмеялся сейчас и говорит, что я брежу; он знает, что я к вам пишу".
И много, много было такого же бреду в этих письмах. Одно из них, второе, было на
двух почтовых листах, мелко исписанных, большого формата.
Князь вышел, наконец, из темного парка, в котором долго скитался, как и вчера.
Светлая, прозрачная ночь показалась ему еще светлее обыкновенного; "неужели еще так
рано?" подумал он. (Часы он забыл захватить.) Где-то будто послышалась ему отдаленная
музыка; "в воксале должно быть", подумал он опять; - "конечно, они не пошли туда сегодня".
Сообразив это, он увидал, что стоит у самой их дачи; он так и знал, что должен был
непременно очутиться, наконец, здесь и, замирая сердцем, ступил на террасу. Никто его не
встретил, терраса была пуста. Он подождал и отворил дверь в залу. "Эта дверь никогда у них
не затворялась", мелькнуло в нем, но и зала была пуста; в ней было совсем почти темно. Он
стал среди комнаты в недоумении. Вдруг отворилась дверь, и вошла Александра Ивановна
со свечой в руках. Увидев князя, она удивилась и остановилась пред ним, как бы спрашивая.
Очевидно, она проходила только чрез комнату, из одной двери в другую, совсем не думая
застать кого-нибудь.
- Как вы здесь очутились? - проговорила она, наконец.
- Я… зашел…
- Maman не совсем здорова, Аглая тоже. Аделаида ложится спать, я тоже иду. Мы
сегодня весь вечер дома одни просидели. Папаша и князь в Петербурге.
- Я пришел… я пришел к вам… теперь…
- Вы знаете, который час?
- Н-нет…
- Половина первого. Мы всегда в час ложимся.
- Ах, я думал, что… половина десятого.
- Ничего! - засмеялась она. - А зачем вы давеча не пришли? Вас, может быть, и ждали.
- Я… думал… - лепетал он уходя.
- До свиданья! Завтра всех насмешу.
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли
путались, и все кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он
оба раза проснулся на одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же
женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. Он вздрогнул и
остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. "Нет, это не видение!"
И вот, наконец, она стояла пред ним лицом к лицу, в первый раз после их разлуки; она
что-то говорила ему, но он молча смотрел на нее; сердце его переполнилось и заныло от
боли. О, никогда потом не мог он забыть эту встречу с ней и вспоминал всегда с одинаковою
болью. Она опустилась пред ним на колена, тут же на улице, как исступленная; он отступил
в испуге, а она ловила его руку, чтобы целовать ее, и точно так же, как и давеча в его сне,
слезы блистали теперь на ее длинных ресницах.
- Встань, встань! - говорил он испуганным шепотом, подымая ее: - встань скорее!
- Ты счастлив? Счастлив? - спрашивала она. - Мне только одно слово скажи, счастлив
ты теперь? Сегодня, сейчас? У ней? Что она сказала?
Она не подымалась, она не слушала его; она спрашивала спеша и спешила говорить,
как будто за ней была погоня.
- Я еду завтра, как ты приказал. Я не буду… В последний ведь раз я тебя вижу, в
последний! Теперь уж совсем ведь в последний раз!
- Успокойся, встань! - проговорил он в отчаянии.
Она жадно всматривалась в него, схватившись за его руки.