Page 257 - Идиот

великий Пирогов взят Гоголем в таком маленьком чине, потому что Пирогов до того
самоудовлетворим, что ему нет ничего легче как вообразить себя, по мере толстеющих и
крутящихся на нем с годами и "по линии" эполет, чрезвычайным, например, полководцем;
даже и не вообразить, а просто не сомневаться в этом: произвели в генералы, как же не
полководец? И сколько из таких делают потом ужасные фиаско на поле брани? А сколько
было Пироговых между нашими литераторами, учеными, пропагандистами. Я говорю
"было", но уж, конечно, есть и теперь…
Действующее лицо нашего рассказа, Гаврила Ардалионович Иволгин, принадлежал к
другому разряду; он принадлежал к разряду людей "гораздо поумнее", хотя весь, с ног до
головы, был заражен желанием оригинальности. Но этот разряд, как мы уже и заметили
выше, гораздо несчастнее первого. В том-то и дело, что умный "обыкновенный" человек,
даже если б и воображал себя мимоходом (а пожалуй, и во всю свою жизнь) человеком
гениальным и оригинальнейшим, тем не менее сохраняет в сердце своем червячка сомнения,
который доводит до того, что умный человек кончает иногда совершенным отчаянием; если
же и покоряется, то уже совершенно отравившись вогнанным внутрь тщеславием. Впрочем,
мы во всяком случае взяли крайность: в огромном большинстве этого умного разряда людей
дело происходит вовсе не так трагически; портится разве под конец лет печенка, более или
менее, вот и все. Но все-таки, прежде чем смириться и покориться, эти люди чрезвычайно
долго иногда куралесят, начиная с юности до покоряющегося возраста, и все из желания
оригинальности. Встречаются даже странные случаи: из-за желания оригинальности иной
честный человек готов решиться даже на низкое дело; бывает даже и так, что, иной из этих
несчастных не только честен, но даже и добр, провидение своего семейства, содержит и
питает своими трудами даже чужих, не только своих, и что же? всю-то жизнь не может
успокоиться! Для него нисколько не успокоительна и не утешительна мысль, что он так
хорошо исполнил свои человеческие обязанности; даже, напротив, она-то и раздражает его:
"Вот, дескать, на что ухлопал я всю мою жизнь, вот что связало меня по рукам и по ногам,
вот что помещало мне открыть порох! Не было бы этого, я, может быть, непременно бы
открыл - либо порох, либо Америку, - наверно еще не знаю что, но только непременно бы
открыл!" Всего характернее в этих господах то, что они действительно всю жизнь свою
никак не могут узнать наверно, что именно им так надо открыть, и что именно они всю
жизнь наготове открыть: порох или Америку? Но страдания тоски по открываемому, право,
достало бы в них на долю Колумба или Галилея.
Гаврила Ардалионович именно начинал в этом роде, но только что еще начинал. Долго
еще предстояло ему куралесить. Глубокое и беспрерывное самоощущение своей
бесталанности и, в то же время, непреодолимое желание убедиться в том, что он человек
самостоятельнейший, сильно поранили его сердце, даже чуть ли еще не с отроческого
возраста. Это был молодой человек с завистливыми и порывистыми желаниями и, кажется,
даже так и родившийся с раздраженными нервами. Порывчатость своих желаний он
принимал за их силу. При своем страстном желании отличиться, он готов был иногда на
самый безрассудный скачек; но только что дело доходило до безрассудного скачка, герой
наш всегда оказывался слишком умным, чтобы на него решиться. Это убивало его. Может
быть, он даже решился бы, при случае, и на крайне низкое дело, лишь бы достигнуть
чего-нибудь из мечтаемого; но как нарочно, только что доходило до черты, он всегда
оказывался слишком честным для крайне низкого дела. (На маленькое низкое дело он,
впрочем, всегда готов был согласиться.) С отвращением и с ненавистью смотрел он на
бедность и на упадок своего семейства. Даже с матерью обращался свысока и презрительно,
несмотря на то, что сам очень хорошо понимал, что репутация и характер его матери
составляли покамест главную опорную точку и его карьеры. Поступив к Епанчину, он
немедленно сказал себе: "Коли уж подличать, так уж подличать до конца, лишь бы
выиграть", и - почти никогда не подличал до конца. Да и почему он вообразил, что ему
непременно надо было подличать? Аглаи он просто тогда испугался, но не бросил с нею
дела, а тянул его, на всякий случай, хотя никогда не верил серьезно, что она снизойдет до