Page 258 - Идиот

него. Потом, во время своей истории с Настасьей Филипповной, он вдруг вообразил себе, что
достижение всего в деньгах. "Подличать, так подличать", повторял он себе тогда каждый
день с самодовольствием, но и с некоторым страхом; "уж коли подличать, так уж доходить
до верхушки, ободрял он себя поминутно; рутина в этих случаях оробеет, а мы не оробеем!"
Проиграв Аглаю и раздавленный обстоятельствами, он совсем упал духом и действительно
принес князю деньги, брошенные ему тогда сумасшедшею женщиной, которой принес их
тоже сумасшедший человек. В этом возвращении денег он потом тысячу раз раскаивался,
хотя и непрестанно этим тщеславился. Он действительно плакал три дня, пока князь
оставался тогда в Петербурге, но в эти три дня он успел и возненавидеть князя за то, что тот
смотрел на него слишком уж сострадательно, тогда как факт, что он возвратил такие деньги,
"не всякий решился бы сделать". Но благородное самопризнание в том, что вся тоска его есть
только одно беспрерывно-раздавливаемое тщеславие, ужасно его мучило. Только уже долгое
время спустя разглядел он и убедился, как серьезно могло бы обернуться у него дело с таким
невинным и странным существом как Аглая. Раскаяние грызло его; он бросил службу и
погрузился в тоску и уныние. Он жил у Птицына на его содержании, с отцом и матерью, и
презирал Птицына открыто, хотя в то же время слушался его советов и был настолько
благоразумен, что всегда почти спрашивал их у него. Гаврила Ардалионович сердился,
например, и на то, что Птицын не загадывает быть Ротшильдом и не ставит себе этой цели.
"Коли уж ростовщик, так уж иди до конца, жми людей, чекань из них деньги, стань
характером, стань королем иудейским!" Птицын был скромен и тих; он только улыбался, но
раз нашел даже нужным объясниться с Ганей серьезно и исполнил это даже с некоторым
достоинством. Он доказал Гане, что ничего не делает бесчестного, и что напрасно тот
называет его жидом; что если деньги в такой цене, то он не виноват; что он действует
правдиво и честно и, по-настоящему, он только агент по "этим" делам, и наконец что
благодаря его аккуратности в делах он уже известен с весьма хорошей точки людям
превосходнейшим, и дела его расширяются. "Ротшильдом не буду, да и не для чего, -
прибавил он смеясь, - а дом на Литейной буду иметь, даже, может, и два, и на этом кончу".
"А кто знает, может, и три!" - думал он про себя, но никогда недоговаривал вслух и скрывал
мечту. Природа любит и ласкает таких людей: она вознаградит Птицына не тремя, а
четырьмя домами наверно, и именно за то, что он с самого детства уже знал, что Ротшильдом
никогда не будет. Но зато дальше четырех домов природа ни за что не пойдет, и с Птицыным
тем дело и кончится.
Совершенно другая особа была сестрица Гаврилы Ардалионовича. Она тоже была с
желаниями сильными, но более упорными, чем порывистыми. В ней было много
благоразумия, когда дело доходило до последней черты, но оно же не оставляло ее и до
черты. Правда, и она была из числа "обыкновенных" людей, мечтающих об оригинальности,
но зато она очень скоро успела сознать, что в ней нет ни капли особенной оригинальности, и
горевала об этом не слишком много, - кто знает, может быть, из особого рода гордости. Она
сделала свой первый практический шаг с чрезвычайною решимостью, выйдя замуж за
господина Птицына; но выходя замуж она вовсе не говорила себе: "подличать, так уж
подличать, лишь бы цели достичь", как не преминул бы выразиться при таком случае
Гаврила Ардалионович (да чуть ли и не выразился даже при ней самой, когда одобрял ее
решение, как старший брат). Совсем даже напротив: Варвара Ардалионовна вышла замуж
после того, как уверилась основательно, что будущий муж ее человек скромный, приятный,
почти образованный и большой подлости ни за что никогда не сделает. О мелких подлостях
Варвара Ардалионовна не справлялась, как о мелочах; да где же и нет таких мелочей? Не
идеала же искать! К тому же она знала, что, выходя замуж, дает тем угол своей матери, отцу,
братьям. Видя брата в несчастии, она захотела помочь ему, несмотря на все прежние
семейные недоумения. Птицын гнал иногда Ганю, дружески, разумеется, на службу. "Ты,
вот, презираешь и генералов, и генеральство, - говорил он ему иногда шутя, - а посмотри, все
"они" кончат тем, что будут в свою очередь генералами; доживешь, так увидишь". "Да с чего
они берут, что я презираю генералов и генеральство?" - саркастически думал про себя Ганя.