Page 271 - Идиот

- Нисколько, ни мало, многоуважаемый и лучезарнейший князь, ни мало! -
восторженно вскричал Лебедев, прикладывая руку к сердцу: - а напротив, именно и тотчас
постиг, что ни положением в свете, ни развитием ума и сердца, ни накоплением богатств, ни
прежним поведением моим, ниже познаниями, - ничем вашей почтенной и
высоко-предстоящей надеждам моим доверенности не заслуживаю; а что если и могу
служить вам, то как раб и наемщик, не иначе… я не сержусь, а грущу-с.
- Лукьян Тимофеич, помилуйте!
- Не иначе! Так и теперь, так и в настоящем случае! Встречая вас и следя за вами
сердцем и мыслью, говорил сам себе: дружеских сообщений я недостоин, но в качестве
хозяина квартиры, может быть, и могу получить в надлежащее время к ожидаемому сроку,
так сказать, предписание, или много что уведомление в виду известных предстоящих и
ожидаемых изменений…
Выговаривая это, Лебедев так и впился своими востренькими глазками в глядевшего на
него с изумлением князя; он все еще был в надежде удовлетворить свое любопытство.
- Решительно ничего не понимаю, - вскричал князь чуть ли не с гневом, - и… вы
ужаснейший интриган! - рассмеялся он вдруг самым искренним смехом.
Мигом рассмеялся и Лебедев, и просиявший взгляд его так и выразил, что надежды его
прояснились и даже удвоились.
- И знаете что я вам скажу, Лукьян Тимофеич? Вы только на меня не сердитесь, а я
удивляюсь вашей наивности, да и не одной вашей! Вы с такою наивностью чего-то от меня
ожидаете, вот именно теперь в эту минуту, что мне даже совестно и стыдно пред вами, что у
меня нет ничего, чтоб удовлетворить вас; но клянусь же вам, что решительно нет ничего,
можете себе это представить!
Князь опять засмеялся.
Лебедев приосанился. Это правда, что он бывал иногда даже слишком наивен и
назойлив в своем любопытстве; но в то же время это был человек довольно хитрый и
извилистый, а в некоторых случаях даже слишком коварно-молчаливый; беспрерывными
отталкиваниями князь почти приготовил в нем себе врага. Но отталкивал его князь не
потому, что его презирал, а потому что тема любопытства его была деликатна. На некоторые
мечты свои князь смотрел еще назад тому несколько дней как на преступление, а Лукьян
Тимофеич принимал отказы князя за одно лишь личное к себе отвращение и недоверчивость,
уходил с сердцем уязвленным и ревновал к князю не только Колю и Келлера, но даже
собственную дочь свою, Веру Лукьяновну. Даже в самую эту минуту он, может быть, мог бы
и желал искренно сообщить князю одно в высшей степени интересное для князя известие, но
мрачно замолк и не сообщил.
- Чем же собственно могу услужить вам, многоуважаемый князь, так как все-таки вы
меня теперь… кликнули? - проговорил он, наконец, после некоторого молчания.
- Да вот я собственно о генерале, - встрепенулся князь, тоже на минутку задумавшийся,
- и… насчет вашей этой покражи, о которой вы мне сообщили…
- Это насчет чего же-с?
- Ну вот, точно вы теперь меня и не понимаете! Ах боже, что, Лукьян Тимофеич, у вас
все за роли! Деньги, деньги, четыреста рублей, которые вы тогда потеряли, в бумажнике, и
про которые приходили сюда рассказывать, по-утру, отправляясь в Петербург, - поняли
наконец?
- Ах, это вы про те четыреста рублей! - протянул Лебедев, точно лишь сейчас только
догадался. - Благодарю вас, князь, за ваше искреннее участие; оно слишком для меня лестно,
но… я их нашел-с, и давно уже.
- Нашли! Ах, слава богу!
- Восклицание с вашей стороны благороднейшее, ибо четыреста рублей - слишком не
маловажное дело для бедного, живущего тяжким трудом человека, с многочисленным
семейством сирот…
- Да я ведь не про то! Конечно, я и тому рад, что вы нашли, - поправился поскорее