Page 274 - Идиот

Назначенный час был двенадцатый, но князь совершенно неожиданно опоздал.
Воротясь домой, он застал у себя ожидавшего его генерала. С первого взгляда заметил он,
что тот недоволен и, может быть, именно тем, что пришлось подождать. Извинившись, князь
поспешил сесть, но как-то странно робея, точно гость его был фарфоровый, а он поминутно
боялся его разбить. Прежде он никогда не робел с генералом, да и в ум не приходило робеть.
Скоро князь разглядел, что это совсем другой человек чем вчера: вместо смятения и
рассеянности, проглядывала какая-то необыкновенная сдержанность; можно было
заключить, что это человек на что-то решившийся окончательно. Спокойствие, впрочем,
было более наружное, чем на самом деле. Но во всяком случае, гость был
благородно-развязен, хотя и со сдержанным достоинством; даже в начале обращался с
князем как бы с видом некоторого снисхождения, - именно так, как бывают иногда
благородно-развязны иные гордые, но несправедливо обиженные люди. Говорил ласково,
хотя и не без некоторого прискорбия в выговоре.
- Ваша книга, которую я брал у вас намедни, - значительно кивнул он на принесенную
им и лежавшую на столе книгу; - благодарен.
- Ах, да; прочли вы эту статью, генерал? Как вам понравилась? Ведь любопытно? -
обрадовался князь возможности поскорее начать разговор по-постороннее.
- Любопытно, пожалуй, но грубо и, конечно, вздорно. Может, и ложь на каждом шагу.
Генерал говорил с апломбом, и даже немного растягивая слова.
- Ах, это такой простодушный рассказ; рассказ старого солдата-очевидца о пребывании
французов в Москве; некоторые вещи прелесть. К тому же всякие записки очевидцев
драгоценность, даже кто бы ни был очевидец. Не правда ли?
- На месте редактора, я бы не напечатал; что же касается вообще до записок очевидцев,
то поверят скорее грубому лгуну, но забавнику, чем человеку достойному и заслуженному. Я
знаю некоторые записки о двенадцатом годе, которые… Я принял решение, князь; я
оставляю этот дом, - дом господина Лебедева.
Генерал значительно поглядел на князя.
- Вы имеете свою квартиру, в Павловске, у… У дочери вашей… - проговорил князь, не
зная что сказать. Он вспомнил, что ведь генерал пришел за советом по чрезвычайному делу,
от которого зависит судьба его.
- У моей жены; другими словами, у себя и в доме моей дочери.
- Извините, я…
- Я оставляю дом Лебедева потому, милый князь, потому что с этим человеком порвал;
порвал вчера вечером, с раскаянием, что не раньше. Я требую уважения, князь, и желаю
получать его даже и от тех лиц, которым дарю, так сказать, мое сердце. Князь, я часто дарю
мое сердце и почти всегда бываю обманут. Этот человек был недостоин моего подарка.
- В нем много беспорядка, - сдержанно заметил князь, - и некоторые черты… но среди
всего этого замечается сердце, хитрый, а иногда и забавный ум.
Утонченность выражений, почтительный тон видимо польстили генералу, хотя он все
еще иногда взглядывал со внезапною недоверчивостью. Но тон князя был так натурален и
искренен, что невозможно было усомниться.
- Что в нем есть и хорошие качества, - подхватил генерал, - то я первый заявил об этом,
чуть не подарив этому индивидууму дружбу мою. Не нуждаюсь же я в его доме и в его
гостеприимстве, имея собственное семейство. Я свои пороки не оправдываю; я невоздержен;
я пил с ним вино и теперь, может быть, плачу об этом. Но ведь не для одного же питья
(извините, князь, грубость откровенности в человеке раздраженном), не для одного же питья
я связался с ним? Меня именно прельстили, как вы говорите, качества. Но все до известной
черты, даже и качества; и если он вдруг, в глаза, имеет дерзость уверять, что в двенадцатом
году, еще ребенком, в детстве, он лишился левой своей ноги и похоронил ее на Ваганьковом
кладбище, в Москве, то уж это заходит за пределы, являет неуважение, показывает
наглость…
- Может быть, это была только шутка для веселого смеха.