Page 278 - Идиот

как теперь помню: огромный, полный, хладнокровный человек в очках, с странным
взглядом. С ним чаще всего советовался император. Он ценил его мысли. Помню, они
совещались уже несколько дней; Даву приходил и утром, и вечером, часто даже спорили;
наконец. Наполеон как бы стал соглашаться. Они были вдвоем в кабинете, я третий, почти не
замеченный ими. Вдруг взгляд Наполеона случайно падает на меня, странная мысль
мелькает в глазах его: "Ребенок! - говорит он мне вдруг, - как ты думаешь: если я приму
православие и освобожу ваших рабов, пойдут за мной русские или нет?" - "Никогда!" -
вскричал я в негодовании. Наполеон был поражен. "В заблиставших патриотизмом глазах
этого ребенка, - сказал он, - я прочел мнение всего русского народа. Довольно, Даву! Все это
фантазии! Изложите ваш другой проект".
- Да, но и этот проект была сильная мысль! - сказал князь, видимо интересуясь: - так вы
приписываете этот проект Даву?
- По крайней мере, они совещались вместе. Конечно, мысль была Наполеоновская,
орлиная мысль, но и другой проект был тоже мысль… Это тот самый знаменитый "conseil du
lion", как сам Наполеон назвал этот совет Даву. Он состоял в том, чтобы затвориться в
Кремле со всем войском, настроить бараков, окопаться укреплениями, расставить пушки,
убить по возможности более лошадей и посолить их мясо; по возможности более достать и
намародерничать хлеба, и прозимовать до весны; а весной пробиться чрез русских. Этот
проект сильно увлек Наполеона. Мы ездили каждый день кругом кремлевских стен, он
указывал, где ломать, где строить, где люнет, где равелин, где ряд блок-гаузов, - взгляд,
быстрота, удар! Все было, наконец, решено; Даву приставал за окончательным решением.
Опять они были наедине, и я третий. Опять Наполеон ходил по комнате, скрестя руки. Я не
мог оторваться от его лица, сердце мое билось. - "Я иду", - сказал Даву. - "Куда?" - спросил
Наполеон. - "Солить лошадей", - сказал Даву. Наполеон вздрогнул, решалась судьба. "Дитя! -
сказал он мне вдруг: - что ты думаешь о нашем намерении?" Разумеется, он спросил у меня
так, как иногда человек величавшего ума, в последнее мгновение, обращается к орлу или
решетке. Вместо Наполеона, я обращаюсь к Даву и говорю, как бы во вдохновении:
"Улепетывайте-ка, генерал, во-свояси!" Проект был разрушен. Даву пожал плечами и,
выходя, сказал шепотом: "Bah! Il devient supersticieux!" А назавтра же было объявлено
выступление.
- Все это чрезвычайно интересно, - произнес князь ужасно тихо, - если это все так и
было… то-есть, я хочу сказать… - поспешил-было он поправиться.
- О, князь! - вскричал генерал, упоенный своим рассказом до того, что, может быть,
уже не мог бы остановиться даже пред самою крайнею неосторожностью: - вы говорите: "все
это было"! Но было более, уверяю вас, что было гораздо более! Все это только факты
мизерные, политические. Но повторяю же вам, я был свидетелем ночных слез и стонов этого
великого человека; а этого уж никто не видел кроме меня! Под конец, правда, он уже не
плакал, слез не было, но только стонал иногда; но лицо его все более и более подергивалось
как бы мраком. Точно вечность уже осеняла его мрачным крылом своим. Иногда, по ночам,
мы проводили целые часы одни, молча - мамелюк Рустан храпит, бывало, в соседней
комнате; ужасно крепко спал этот человек. "Зато он верен мне и династии", говорил про него
Наполеон. Однажды мне было страшно больно, и вдруг он заметил слезы на глазах моих; он
посмотрел на меня с умилением: "Ты жалеешь меня!" вскричал он: "ты, дитя, да еще, может
быть, пожалеет меня и другой ребенок, мой сын, le roi de Rome; остальные все, все меня
ненавидят, а братья первые продадут меня в несчастии!" Я зарыдал и бросился к нему; тут и
он не выдержал; мы обнялись, и слезы наши смешались. "Напишите, напишите письмо к
императрице Жозефине!" прорыдал я ему. Наполеон вздрогнул, подумал и сказал мне: "Ты
напомнил мне о третьем сердце, которое меня любит; благодарю тебя, друг мой!" Тут же сел
и написал то письмо к Жозефине, с которым назавтра же был отправлен Констан.
- Вы сделали прекрасно, - сказал князь; - среди злых мыслей, вы навели его на доброе
чувство.
- Именно, князь, и как прекрасно вы это объясняете, "сообразно с собственным вашим