Page 325 - Идиот

ищете-с?
- Так, ничего, мне показалось…
- Не Рогожина?
- Разве он здесь?
- В церкви-с.
- То-то мне как будто его глаза показались, - пробормотал князь в смущении, - да что
ж… Зачем он? Приглашен?
- И не думали-с. Он ведь и незнакомый совсем-с. Здесь ведь всякие-с, публика-с. Да
чего вы так изумились? Я его теперь часто встречаю; раза четыре уже в последнюю неделю
здесь встречал, в Павловске.
- Я его ни разу еще не видал… с того времени, - пробормотал князь.
Так как Настасья Филипповна тоже ни разу еще не сообщала ему о том, что встречала
"с тех пор" Рогожина, то князь и заключил теперь, что Рогожин нарочно почему-нибудь на
глаза не кажется. Весь этот день он был в сильной задумчивости; Настасья же Филипповна
была необыкновенно весела весь тот день и в тот вечер.
Коля, помирившийся с князем еще до смерти отца, предложил ему пригласить в
шафера (так как дело было насущное и неотлагательное) Келлера и Бурдовского. Он ручался
за Келлера, что тот будет вести себя прилично, а может быть, и "пригодится", а про
Бурдовского и говорить было нечего, человек тихий и скромный. Нина Александровна и
Лебедев замечали князю, что если уж решена свадьба, то, по крайней мере, зачем в
Павловске, да еще в дачный, в модный сезон, зачем так публично? Не лучше ли в
Петербурге, и даже на дому? Князю слишком ясно было, к чему клонились все эти страхи; но
он ответил коротко и просто, что таково непременное желание Настасьи Филипповны.
Назавтра явился к князю и Келлер, повещенный о том, что он шафер. Прежде чем
войти, он остановился в дверях и, как только увидел князя, поднял кверху правую руку с
разогнутым указательным пальцем и прокричал в виде клятвы:
- Не пью!
Затем подошел к князю, крепко сжал и потряс ему обе руки и объявил, что, конечно, он
в начале, как услышал, был враг, что и провозгласил за билльярдом, и не почему другому,
как потому, что прочил за князя и ежедневно, с нетерпением друга, ждал видеть за ним не
иначе как принцессу де-Роган, или по крайней мере де-Шабо; но теперь видит сам, что князь
мыслит, по крайней мере, в двенадцать раз благороднее, чем все они "вместе взятые"! Ибо
ему нужны не блеск, не богатство и даже не почесть, а только - истина! Симпатии высоких
особ слишком известны, а князь слишком высок своим образованием, чтобы не быть
высокою особой, говоря вообще! "Но сволочь и всякая шушера судят иначе; в городе, в
домах, в собраниях, на дачах, на музыке, в распивочных, за билльярдами, только и толку,
только и крику, что о предстоящем событии. Слышал, что хотят даже шаривари устроить под
окнами, и это, так сказать, в первую ночь! "Если вам нужен, князь, пистолет честного
человека, то с полдюжины благородных выстрелов готов обменять, прежде еще чем вы
поднимитесь на другое утро с медового ложа". Советовал тоже, в опасении большого
прилива жаждущих, по выходе из церкви, пожарную трубу на дворе приготовить; но Лебедев
воспротивился: "дом, говорит, на щепки разнесут, в случае пожарной-то трубы".
- Этот Лебедев интригует против вас, князь, ей богу! Они хотят вас под казенную опеку
взять, можете вы себе это представить, со всем, со свободною волей и с деньгами, то-есть с
двумя предметами, отличающими каждого из нас от четвероногого! Слышал, доподлинно
слышал! Одна правда истинная!
Князь припомнил, что как будто и сам он что-то в этом роде уже слышал, но,
разумеется, не обратил внимания. Он и теперь только рассмеялся и тут же опять забыл.
Лебедев действительно некоторое время хлопотал; расчеты этого человека всегда
зарождались как бы по вдохновению и от излишнего жару усложнялись, разветвлялись и
удалялись от первоначального пункта во все стороны; вот почему ему мало что и удавалось в
его жизни. Когда он пришел потом, почти уже за день свадьбы, к князю каяться (у него была