Page 329 - Идиот

модисток и парикмахеров из Петербурга, что вчерашнего и следу нет, что она занята, как
только может быть занята своим нарядом такая красавица пред венцом, и что теперь, именно
в сию минуту, идет чрезвычайный конгресс о том, что именно надеть из бриллиантов и как
надеть?" Князь успокоился совершенно.
Весь последующий анекдот об этой свадьбе рассказывался людьми знающими
следующим образом и, кажется, верно:
Венчание назначено было в восемь часов пополудни; Настасья Филипповна готова
была еще в семь. Уже с шести часов начали, мало-по-малу, собираться толпы зевак кругом
дачи Лебедева, но особенно у дома Дарьи Алексеевны; с семи часов начала наполняться и
церковь. Вера Лебедева и Коля были в ужаснейшем страхе за князя; у них однако было
много хлопот дома; они распоряжались в комнатах князя приемом и угощением. Впрочем,
после венца почти и не предполагалось никакого собрания; кроме необходимых лиц,
присутствующих при бракосочетании, приглашены были Лебедевым Птицыны, Ганя, доктор
с Анной на шее, Дарья Алексеевна. Когда князь полюбопытствовал у Лебедева, для чего он
вздумал позвать доктора, "почти вовсе незнакомого", то Лебедев самодовольно отвечал:
"Орден на шее, почтенный человек-с, для виду-с" - и рассмешил князя. Келлер и Бурдовский,
во фраках и в перчатках, смотрели очень прилично; только Келлер все еще смущал немного
князя и своих доверителей некоторыми откровенными наклонностями к битве и смотрел на
зевак, собиравшихся около дома, очень враждебно. Наконец, в половине восьмого, князь
отправился в церковь, в карете. Заметим кстати, что он сам нарочно не хотел пропустить ни
одного из принятых обычаев и обыкновений; все делалось гласно, явно, открыто и "как
следует". В церкви, пройдя кое-как сквозь толпу, при беспрерывном шопоте и восклицаниях
публики, под руководством Келлера, бросавшего направо и налево грозные взгляды, князь
скрылся на время в алтаре, а Келлер отправился за невестой, где у крыльца дома Дарьи
Алексеевны нашел толпу не только вдвое или втрое погуще, чем у князя, но даже, может
быть, и втрое поразвязнее. Подымаясь на крыльцо, он услышал такие восклицания, что не
мог выдержать и уже совсем было обратился к публике с намерением произнести
надлежащую речь, но, к счастию, был остановлен Бурдовским и самою Дарьей Алексеевной,
выбежавшею с крыльца; они подхватили и увели его силой в комнаты. Келлер был
раздражен и торопился. Настасья Филипповна поднялась, взглянула еще раз в зеркало,
заметила с "кривою" улыбкой, как передавал потом Келлер, что она "бледна как мертвец",
набожно поклонилась образу и вышла на крыльцо. Гул голосов приветствовал ее появление.
Правда, в первое мгновение послышался смех, аплодисменты, чуть не свистки; но через
мгновение же раздались и другие голоса:
- Экая красавица! - кричали в толпе.
- Не она первая, не она и последняя!
- Венцом все прикрывается, дураки!
- Нет, вы найдите-ка такую раскрасавицу, ура! - кричали ближайшие.
- Княгиня! За такую княгиню я бы душу продал! - закричал какой-то канцелярист. -
"Ценою жизни ночь мою!.."
Настасья Филипповна вышла действительно бледная, как платок; но большие черные
глаза ее сверкали на толпу как раскаленные угли; этого-то взгляда толпа и не вынесла;
негодование обратилось в восторженные крики. Уже отворились дверцы кареты, уже Келлер
подал невесте руку, как вдруг она вскрикнула и бросилась с крыльца прямо в народ. Все
провожавшие ее оцепенели от изумления, толпа раздвинулась пред нею, и в пяти, в шести
шагах от крыльца показался вдруг Рогожин. Его-то взгляд и поймала в толпе Настасья
Филипповна. Она добежала до него как безумная, и схватила его за обе руки:
- Спаси меня! Увези меня! Куда хочешь, сейчас!
Рогожин подхватил ее почти на руки и чуть не поднес к карете. Затем, в один миг,
вынул из портмоне сторублевую и протянул ее к кучеру.
- На железную дорогу, а поспеешь к машине, так еще сторублевую!
И сам прыгнул в карету за Настасьей Филипповной и затворил дверцы. Кучер не