Page 49 - Идиот

он давно бы обратил внимание на то, что этот "идиот", которого он так третирует, что-то уж
слишком скоро и тонко умеет иногда все понять и чрезвычайно удовлетворительно передать.
Но вдруг произошло нечто неожиданное.
- Я должен вам заметить, Гаврила Ардалионович, - сказал вдруг князь, - что я прежде,
действительно, был так нездоров, что и в самом деле был почти идиот; но теперь я давно уже
выздоровел, и потому мне несколько неприятно, когда меня называют идиотом в глаза. Хоть
вас и можно извинить, взяв во внимание ваши неудачи, но вы в досаде вашей даже раза два
меня выбранили. Мне это очень не хочется, особенно так, вдруг, как вы, с первого раза; и так
как мы теперь стоим на перекрестке, то не лучше ли нам разойтись: вы пойдете направо к
себе, а я налево. У меня есть двадцать пять рублей, и я наверно найду какой-нибудь
отель-гарни.
Ганя ужасно смутился и даже покраснел от стыда.
- Извините, князь, - горячо вскричал он, вдруг переменяя свой ругательный тон на
чрезвычайную вежливость: - ради бога, извините! Вы видите, в какой я беде! Вы еще почти
ничего не знаете, но если бы вы знали все, то наверно бы хоть немного извинили меня; хотя,
разумеется, я неизвиним…
- О, мне и не нужно таких больших извинений, - поспешил ответить князь. - Я ведь
понимаю, что вам очень неприятно, и потому-то вы и бранитесь. Ну, пойдемте к вам. Я с
удовольствием…
"Нет, его теперь так отпустить невозможно, - думал про себя Ганя, злобно посматривая
дорогой на князя, - этот плут выпытал из меня все, а потом вдруг снял маску… Это что-то
значит. А вот мы увидим! все разрешится, все, все Сегодня же!" Они уже стояли у самого
дома.

VIII.

Ганечкина квартира находилась в третьем этаже, по весьма чистой, светлой и
просторной лестнице, и состояла из шести или семи комнат и комнаток, самых впрочем
обыкновенных, но во всяком случае не совсем по карману семейному чиновнику,
получающему даже и две тысячи рублей жалованья. Но она предназначалась для содержания
жильцов со столом и прислугой и занята была Ганей и его семейством не более двух месяцев
тому назад, к величайшей неприятности самого Гани, по настоянию и просьбам Нины
Александровны и Варвары Ардалионовны, пожелавших в свою очередь быть полезными и
хоть несколько увеличить доходы семейства. Ганя хмурился и называл содержание жильцов
безобразием; ему стало как будто стыдно после этого в обществе, где он привык являться,
как молодой человек с некоторым блеском и будущностью. Все эти уступки судьбе и вся эта
досадная теснота, - все это были глубокие душевные раны его. С некоторого времени он стал
раздражаться всякою мелочью безмерно и непропорционально, и если еще соглашался на
время уступать и терпеть, то потому только, что уж им решено было все это изменить и
переделать в самом непродолжительном времени. А между тем самое это изменение, самый
выход, на котором он остановился, составляли задачу не малую, - такую задачу,
предстоявшее разрешение которой грозило быть хлопотливее и мучительнее всего
предыдущего.
Квартиру разделял коридор, начинавшийся прямо из прихожей. По одной стороне
коридора находились те три комнаты, которые назначались в наем, для "особенно
рекомендованных" жильцов; кроме того, по той же стороне коридора, в самом конце его, у
кухни, находилась четвертая комнатка, потеснее всех прочих, в которой помещался сам
отставной генерал Иволгин, отец семейства, и спал на широком диване, а ходить и выходить
из квартиры обязан был чрез кухню и по черной лестнице. В этой же комнатке помещался и
тринадцатилетний брат Гаврилы Ардалионовича, гимназист Коля; ему тоже предназначалось