Page 54 - Идиот

даже психологический…
- Суп опять простынет, - с нетерпением сказала Варя.
- Сейчас, сейчас, - бормотал генерал, выходя из комнаты, - "и несмотря ни на какие
справки", - слышалось еще в коридоре.
- Вы должны будете многое извинить Ардалиону Александровичу, если у нас
останетесь, - сказала Нина Александровна князю; - он, впрочем, вас очень не обеспокоит; он
и обедает один. Согласитесь сами, у всякого есть свои недостатки и свои… особенные черты,
у других, может, еще больше чем у тех, на которых привыкли пальцами указывать. Об одном
буду очень просить: если мой муж как-нибудь обратится к вам по поводу уплаты за
квартиру, то вы скажите ему, что отдали мне. То-есть, отданное и Ардалиону
Александровичу все равно для вас в счет бы пошло, но я единственно для аккуратности вас
прошу… Что это, Варя?
Варя воротилась в комнату и молча подала матери портрет Настасьи Филипповны.
Нина Александровна вздрогнула и сначала как бы с испугом, а потом с подавляющим
горьким ощущением рассматривала его некоторое время. Наконец вопросительно поглядела
на Варю.
- Ему сегодня подарок от нее самой, - сказала Варя, - а вечером у них все решается.
- Сегодня вечером! - как бы в отчаянии повторила вполголоса Нина Александровна; -
что же? Тут сомнений уж более нет никаких, и надежд тоже не остается: портретом все
возвестила… Да он тебе сам, что ли, показал? - прибавила она в удивлении.
- Вы знаете, что мы уж целый месяц почти ни слова не говорим. Птицын мне про все
сказал, а портрет там у стола на полу уж валялся; я подняла.
- Князь, - обратилась к нему вдруг Нина Александровна, - я хотела вас спросить (для
того собственно и попросила вас сюда), давно ли вы знаете моего сына? Он говорил,
кажется, что вы только сегодня откуда-то приехали?
Князь обќяснил вкратце о себе, пропустив большую половину. Нина Александровна и
Варя выслушали.
- Я не выпытываю чего-нибудь о Гавриле Ардалионовиче, вас расспрашивая, - заметила
Нина Александровна; - вы не должны ошибаться на этот счет. Если есть что-нибудь, в чем он
не может признаться мне сам, того я и сама не хочу разузнавать мимо него. Я к тому
собственно, что давеча Ганя при вас, и потом когда вы ушли, на вопрос мой о вас, отвечал
мне: "Он все знает, церемониться нечего!" Что же это значит? То-есть, я хотела бы знать, в
какой мере…
Вошли вдруг Ганя и Птицын; Нина Александровна тотчас замолчала. Князь остался на
стуле подле нее, а Варя отошла в сторону; портрет Настасьи Филипповны лежал на самом
видном месте, на рабочем столике Нины Александровны, прямо перед нею. Ганя, увидев его,
нахмурился, с досадой взял со стола и отбросил на свой письменный стол, стоявший в
другом конце комнаты.
- Сегодня, Ганя? - спросила вдруг Нина Александровна.
- Что сегодня? - встрепенулся было Ганя и вдруг набросился на князя. - А, понимаю, вы
уж и тут!.. Да что у вас, наконец, болезнь это, что ли, какая? Удержаться не можете? Да ведь
поймите же, наконец, ваше сиятельство…
- Тут я виноват, Ганя, а не кто другой, - прервал Птицын.
Ганя вопросительно поглядел на него.
- Да ведь это лучше же, Ганя, тем более что, с одной стороны, дело покончено, -
пробормотал Птицын и, отойдя в сторону, сел у стола, вынул из кармана какую-то бумажку,
исписанную карандашом, и стал ее пристально рассматривать. Ганя стоял пасмурный и ждал
с беспокойством семейной сцены. Пред князем он и не подумал извиниться.
- Если все кончено, то Иван Петрович, разумеется, прав, - сказала Нина Александровна,
- не хмурься, пожалуста, и не раздражайся, Ганя, я ни о чем не стану расспрашивать, чего
сам не хочешь сказать, и уверяю тебя, что вполне покорилась, сделай одолжение, не
беспокойся.