Page 57 - Идиот

опрокинутое лицо? Познакомьте же меня, пожалуста…
Совсем потерявшийся Ганя отрекомендовал ее сперва Варе, и обе женщины, прежде
чем протянули друг другу руки, обменялись странными взглядами. Настасья Филипповна,
впрочем, смеялась и маскировалась веселостью; но Варя не хотела маскироваться и смотрела
мрачно и пристально; даже и тени улыбки, что уже требовалось простою вежливостью, не
показалось в ее лице. Ганя обмер; упрашивать было уже нечего и некогда, и он бросил на
Варю такой угрожающий взгляд, что та поняла, по силе этого взгляда, что значила для ее
брата эта минута? Тут она, кажется, решилась уступить ему и чуть-чуть улыбнулась
Настасье Филипповне. (Все они в семействе еще слишком любили друг друга.) Несколько
поправила дело Нина Александровна, которую Ганя, сбившись окончательно,
отрекомендовал после сестры и даже подвел первую к Настасье Филипповне. Но только что
Нина Александровна успела было начать о своем "особенном удовольствии", как Настасья
Филипповна, не дослушав ее, быстро обратилась к Гане, и, садясь (без приглашения еще) на
маленький диванчик, в углу у окна, вскричала:
- Где же ваш кабинет? И… и где жильцы? Ведь вы жильцов содержите?
Ганя ужасно покраснел и заикнулся было что-то ответить, но Настасья Филипповна
тотчас прибавила:
- Где же тут держать жильцов? У вас и кабинета нет. А выгодно это? - обратилась она
вдруг к Нине Александровне.
- Хлопотливо несколько, - отвечала было та; - разумеется, должна быть выгода. Мы
впрочем, только-что…
Но Настасья Филипповна опять уже не слушала: она глядела на Ганю, смеялась и
кричала ему:
- Что у вас за лицо? О, боже мой, какое у вас в эту минуту лицо!
Прошло несколько мгновений этого смеха, и лицо Гани, действительно, очень
исказилось: его столбняк, его комическая, трусливая потерянность вдруг сошла с него; но он
ужасно побледнел; губы закривились от судорги; он молча, пристально и дурным взглядом,
не отрываясь, смотрел в лицо своей гостьи, продолжавшей смеяться.
Тут был и еще наблюдатель, который тоже еще не избавился от своего чуть не
онемения при виде Настасьи Филипповны; но он хоть и стоял "столбом", на прежнем месте
своем, в дверях гостиной, однако успел заметить бледность и злокачественную перемену
лица Гани. Этот наблюдатель был князь. Чуть не в испуге, он вдруг машинально ступил
вперед.
- Выпейте воды, - прошептал он Гане. - И не глядите так…
Видно было, что он проговорил это без всякого расчета, без всякого особенного
замысла, так, по первому движению; но слова его произвели чрезвычайное действие.
Казалось, вся злоба Гани вдруг опрокинулась на князя: он схватил его за плечо, и смотрел на
него молча, мстительно и ненавистно, как бы не в силах выговорить слово. Произошло
всеобщее волнение: Нина Александровна слегка даже вскрикнула, Птицын шагнул вперед в
беспокойстве, Коля и Фердыщенко, явившиеся в дверях, остановились в изумлении, одна
Варя попрежнему смотрела исподлобья, но внимательно наблюдая. Она не садилась, а стояла
сбоку, подле матери, сложив руки на груди.
Но Ганя спохватился тотчас же, почти в первую минуту своего движения, и нервно
захохотал. Он совершенно опомнился.
- Да что вы, князь, доктор что ли? - вскричал он, по возможности веселее и
простодушнее: - даже испугал меня; Настасья Филипповна, можно рекомендовать вам, это
предрагоценный субќект, хоть я и сам только с утра знаком.
Настасья Филипповна в недоумении смотрела на князя.
- Князь? Он князь? Вообразите, а я давеча, в прихожей, приняла его за лакея и сюда
докладывать послала! Ха, ха, ха!
- Нет беды, нет беды! - подхватил Фердыщенко, поспешно подходя и обрадовавшись,
что начали смеяться: - нет беды: se non и vero…