Page 56 - Идиот

его увидала; она быстро прошла в прихожую, столкнув его с дороги плечом, и гневливо
сказала, сбрасывая с себя шубу:
- Если лень колокольчик поправить, так по крайней мере в прихожей бы сидел, когда
стучатся. Ну, вот теперь шубу уронил, олух!
Шуба действительно лежала на полу; Настасья Филипповна, не дождавшись, пока
князь с нее снимет, сбросила ее сама к нему на руки, не глядя, сзади, но князь не успел
принять.
- Прогнать тебя надо. Ступай, доложи.
Князь хотел было что-то сказать, но до того потерялся, что ничего не выговорил и с
шубой, которую поднял с полу, пошел в гостиную.
- Ну, вот теперь с шубой идет! Шубу-то зачем несешь? Ха, ха, ха! Да ты сумасшедший,
что ли?
Князь воротился и глядел на нее как истукан; когда она засмеялась - усмехнулся и он,
но языком все еще не мог пошевелить. В первое мгновение, когда он отворил ей дверь, он
был бледен, теперь вдруг краска залила его лицо.
- Да что это за идиот? - в негодовании вскрикнула, топнув на него ногой, Настасья
Филипповна. - Ну, куда ты идешь? Ну, кого ты будешь докладывать?
- Настасью Филипповну, - пробормотал князь.
- Почему ты меня знаешь? - быстро спросила она его; - я тебя никогда не видала!
Ступай, докладывай… Что там за крик?
- Бранятся, - ответил князь и пошел в гостиную. Он вошел в довольно решительную
минуту: Нина Александровна готова была уже совершенно забыть, что она "всему
покорилась"; она, впрочем, защищала Варю. Подле Вари стоял и Птицын, уже оставивший
свою исписанную карандашом бумажку. Варя и сама не робела, да и не робкого десятка была
девица; но грубости брата становились с каждым словом невежливее и нестерпимее. В таких
случаях она обыкновенно переставала говорить и только молча, насмешливо смотрела на
брата, не сводя с него глаз. Этот маневр, как и знала она, способен был выводить его из
последних границ. В эту-то самую минуту князь шагнул в комнату и провозгласил:
- Настасья Филипповна!

IX.

Общее молчание воцарилось; все смотрели на князя, как бы не понимая его и - не желая
понять. Ганя оцепенел от испуга.
Приезд Настасьи Филипповны, и особенно в настоящую минуту, был для всех самою
странною и хлопотливою неожиданностью. Уж одно то, что Настасья Филипповна жаловала
в первый раз; до сих пор она держала себя до того надменно, что в разговорах с Ганей даже и
желания не выражала познакомиться с его родными, а в самое последнее время даже и не
упоминала о них совсем, точно их и не было на свете. Ганя хоть отчасти и рад был, что
отдалялся такой хлопотливый для него разговор, но все-таки в сердце своем поставил ей эту
надменность на счет. Во всяком случае, он ждал от нее скорее насмешек и колкостей над
своим семейством, а не визита к нему; он знал наверно, что ей известно все, что происходит
у него дома по поводу его сватовства и каким взглядом смотрят на нее его родные. Визит ее,
теперь, после подарка портрета и в день своего рождения, в день, в который она обещала
решить его судьбу, означал чуть не самое это решение.
Недоумение, с которым все смотрели на князя, продолжалось недолго: Настасья
Филипповна появилась в дверях гостиной сама и опять, входя в комнату, слегка оттолкнула
князя.
- Наконец-то удалось войти… зачем это вы колокольчик привязываете? - весело
проговорила она, подавая руку Гане. бросившемуся к ней со всех ног. - Что это у вас такое