Page 58 - Идиот

- Да чуть ли еще не бранила вас, князь. Простите, пожалуста. Фердыщенко, вы-то как
здесь, в такой час? Я думала, по крайней мере, хоть вас не застану. Кто? Какой князь?
Мышкин? - переспросила она Ганю, который между тем, все еще держа князя за плечо, успел
отрекомендовать его.
- Наш жилец, - повторил Ганя.
Очевидно, князя представляли как что-то редкое (и пригодившееся всем как выход из
фальшивого положения), чуть не совали к Настасье Филипповне; князь ясно даже услышал
слово "идиот", прошептанное сзади его, кажется, Фердыщенкой, в пояснение Настасье
Филипповне.
- Скажите, почему же вы не разуверили меня давеча, когда я так ужасно… в вас
ошиблась? - продолжала Настасья Филипповна, рассматривая князя с ног до головы самым
бесцеремонным образом; она в нетерпении ждала ответа, как бы вполне убежденная, что
ответ будет непременно так глуп, что нельзя будет не засмеяться.
- Я удивился, увидя вас так вдруг… - пробормотал было князь.
- А как вы узнали, что это я? Где вы меня видели прежде? Что это, в самом деле, я как
будто его где-то видела? И позвольте вас спросить, почему вы давеча остолбенели на месте?
Что во мне такого остолбеняющего?
- Ну же, ну! - продолжал гримасничать Фердыщенко; - да ну же! О, господи, каких бы я
вещей на такой вопрос: насказал! Да ну же… Пентюх же ты, князь, после этого!
- Да и я бы насказал на вашем месте, - засмеялся князь Фердыщенке; - давеча меня ваш
портрет поразил очень, - продолжал он Настасье Филипповне; - потом я с Епанчиными про
вас говорил… а рано утром, еще до вќезда в Петербург, на железной дороге, рассказывал мне
много про вас Парфен Рогожин… И в ту самую минуту, как я вам дверь отворил, я о вас
тоже думал, а тут вдруг и вы.
- А как же вы меня узнали, что это я?
- По портрету и…
- И еще?
- И еще по тому, что такою вас именно и воображал… Я вас тоже будто видел где-то.
- Где? Где?
- Я ваши глаза точно где-то видел… да этого быть не может! Это я так… Я здесь
никогда и не был. Может быть, во сне…
- Ай да князь! - закричал Фердыщенко. - Нет, я свое: se non и vero - беру назад.
Впрочем… впрочем, ведь это он все от невинности! - прибавил он с сожалением.
Князь проговорил свои несколько фраз голосом неспокойным, прерываясь и часто
переводя дух. все выражало в нем чрезвычайное волнение. Настасья Филипповна смотрела
на него с любопытством, но уже не смеялась. В эту самую минуту вдруг громкий, новый
голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей князя и Настасью Филипповну, так
сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое. Перед Настасьей Филипповной стоял сам
отец семейства, генерал Иволгин. Он был во фраке и в чистой манишке; усы его были
нафабрены…
Этого уже Ганя не мог вынести.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти
два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить
себя благороднее; чувствовавший, что еще новичек на избранной дороге и пожалуй не
выдержит; с отчаяния решившийся, наконец, у себя дома, где был деспотом, на полную
наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до
последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; "нетерпеливый нищий",
по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся
всеми клятвами больно наверстать ей все это впоследствии, и в то же время ребячески
мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности, - он должен
теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное, в такую минуту! Еще одно
непредвиденное, но самое страшное истязание для тщеславного человека, - мука краски за