Page 67 - Идиот

все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу, брат! Ты
способен еще на благородные чувства, потому и говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй,
берегись! Не может это хорошо уладиться!
Сказав это, вся взволнованная Варя быстро вышла из комнаты.
- Вот они все так! - сказал Ганя, усмехаясь: - и неужели же они думают, что я этого сам
не знаю? Да ведь я гораздо больше их знаю.
Сказав это, Ганя уселся на диван, видимо желая продолжить визит.
- Если знаете сами, - спросил князь довольно робко, - как же вы этакую муку выбрали,
зная, что она в самом деле семидесяти пяти тысяч не стоит?
- Я не про это говорю, - пробормотал Ганя, - а кстати, скажите мне, как вы думаете, я
именно хочу знать ваше мнение: стоит эта "мука" семидесяти пяти тысяч или не стоит?
- По-моему, не стоит.
- Ну, уж известно. И жениться так стыдно?
- Очень стыдно.
- Ну так знайте ж, что я женюсь, и теперь уж непременно. Еще давеча колебался, а
теперь уж нет! Не говорите! Я знаю, что вы хотите сказать…
- Я не о том, о чем вы думаете, а меня очень удивляет ваша чрезвычайная
уверенность…
- В чем? Какая уверенность?
- В том, что Настасья Филипповна непременно пойдет за вас, и это все это уже кончено,
а во-вторых, если бы даже и вышла, что семьдесят пять тысяч вам так и достанутся прямо в
карман. Впрочем, я, конечно, тут многого не знаю.
Ганя сильно пошевелился в сторону князя.
- Конечно, вы всего не знаете, - сказал он, - да и с чего бы я стал всю эту обузу
принимать?
- Мне кажется, что это сплошь да рядом случается: женятся на деньгах, а деньги у
жены.
- Н-нет, у нас так не будет… Тут… тут есть обстоятельства… - пробормотал Ганя в
тревожной задумчивости. - А что касается до ее ответа, то в нем уже нет сомнений, -
прибавил он быстро. - Вы из чего заключаете, что она мне откажет?
- Я ничего не знаю, кроме того, что видел; вот и Варвара Ардалионовна говорила
сейчас…
- Э! Это они так, не знают уж, что сказать. А над Рогожиным она смеялась, будьте
уверены, это я разглядел. Это видно было. Я давеча побоялся, а теперь разглядел. Или, может
быть, как она с матерью, и с отцом, и с Варей обошлась?
- И с вами.
- Пожалуй; но тут старинное бабье мщение, и больше ничего. Это страшно
раздражительная, мнительная и самолюбивая женщина. Точно чином обойденный чиновник!
Ей хотелось показать себя и все свое пренебрежение к ним… ну, и ко мне; это правда, я не
отрицаю… А все-таки за меня выйдет. Вы и не подозреваете, на какие фокусы человеческое
самолюбие способно: вот она считает меня подлецом, за то, что я ее, чужую любовницу, так
откровенно за ее деньги беру, а и не знает, что иной бы ее еще подлее надул: пристал бы к
ней и начал бы ей либерально-прогрессивные вещи рассыпать, да из женских равных
вопросов вытаскивать, так она бы вся у него в игольное ушко как нитка прошла. Уверил бы
самолюбивую дуру (и так легко!), что ее за "благородство сердца и за несчастья" только
берет, а сам все-таки на деньгах бы женился. Я не нравлюсь тут, потому что вилять не хочу;
а надо бы. А что сама делает? Не то же ли самое? Так за что же после этого меня презирает
да игры эти затевает? Оттого что я сам не сдаюсь да гордость показываю. Ну, да увидим!
- Неужели вы ее любили до этого?
- Любил вначале. Ну, да довольно… Есть женщины, которые годятся только в
любовницы и больше ни во что. Я не говорю, что она была моею любовницей. Если захочет
жить смирно, и я буду жить смирно; если же взбунтуется, тотчас же брошу, а деньги с собой