Page 79 - Идиот

- Даже большая, а не маленькая, я для того и в мантилью закуталась, - ответила
Настасья Филипповна, в самом деле ставшая бледнее и как-будто по временам
сдерживавшая в себе сильную дрожь.
Все затревожились и зашевелились.
- А не дать ли нам хозяйке покой? - высказался Тоцкий, посматривая на Ивана
Федоровича.
- Отнюдь нет, господа! Я именно прошу вас сидеть. Ваше присутствие особенно
сегодня для меня необходимо, - настойчиво и значительно обќявила вдруг Настасья
Филипповна. И так как почти уже все гости узнали, что в этот вечер назначено быть очень
важному решению, то слова эти показались чрезвычайно вескими. Генерал и Тоцкий еще раз
переглянулись, Ганя судорожно шевельнулся.
- Хорошо в пети-жї какое-нибудь играть, - сказала бойкая барыня.
- Я знаю одно великолепнейшее и новое пети-жї, - подхватил Фердыщенко; - по
крайней мере, такое, что однажды только и происходило на свете, да и то не удалось.
- Что такое? - спросила бойкая барыня.
- Нас однажды компания собралась, ну, и подпили это, правда, и вдруг кто-то сделал
предложение, чтобы каждый из нас, не вставая из-за стола, рассказал что-нибудь про себя
вслух, но такое, что сам он, по искренней совести, считает самым дурным из всех своих
дурных поступков в продолжение всей своей жизни; но с тем, чтоб искренно, главное чтоб,,
было искренно, не лгать!
- Странная мысль, - сказал генерал.
- Да уж чего страннее, ваше превосходительство, да тем-то и хорошо.
- Смешная мысль, - сказал Тоцкий, - а впрочем, понятная: хвастовство особого рода.
- Может, того-то и надо было, Афанасий Иванович.
- Да этак заплачешь, а не засмеешься, с таким пети-жї, - заметила бойкая барыня.
- Вещь совершенно невозможная и нелепая, - отозвался Птицын.
- А удалось? - спросила Настасья Филипповна.
- То-то и есть что нет, вышло скверно, всяк, действительно, кое-что рассказал, многие
правду, и представьте себе, ведь даже с удовольствием иные рассказывали, а потом всякому
стыдно стало, не выдержали! В целом, впрочем, было превесело, в своем, то-есть, роде.
- А право, это бы хорошо! - заметила Настасья Филипповна, вдруг вся оживляясь. -
Право бы попробовать, господа! В самом деле, нам как-то не весело. Если бы каждый из нас
согласился что-нибудь рассказать… в этом роде… разумеется, по согласию, тут полная воля,
а? Может, мы выдержим! По крайней мере, ужасно оригинально…
- Гениальная мысль! - подхватил Фердыщенко. - Барыни, впрочем, исключаются,
начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно!
Кто очень не хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же быть особенно
нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу, князь будет вынимать.
Задача самая простая, самый дурной поступок из всей своей жизни рассказать, - это ужасно
легко, господа! Вот, вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
Идея никому не нравилась. Одни хмурились, другие лукаво улыбались. Некоторые
возражали, но не очень, например Иван Федорович, не желавший перечить Настасье
Филипповне и заметивший как увлекает ее эта странная мысль. В желаниях своих Настасья
Филипповна всегда была неудержима и беспощадна, если только решалась высказывать их,
хотя бы это были самые капризные и даже для нее самой бесполезные желания. И теперь она
была как в истерике, суетилась, смеялась судорожно, припадочно, особенно на возражения
встревоженного Тоцкого. Темные глаза ее засверкали, на бледных щеках показались два
красные пятна. Унылый и брезгливый оттенок физиономий некоторых из гостей, может
быть, еще более разжигал ее насмешливое желание; может быть, ей именно нравилась
циничность и жестокость идеи. Иные даже уверены были, что у ней тут какой-нибудь
особый расчет. Впрочем, стали соглашаться: во всяком случае, было любопытно, а для
многих так очень заманчиво. Фердыщенко суетился более всех.