Page 77 - Идиот

- Эй, генерал, щадите Фердыщенка, - ответил тот, ухмыляясь. - Я ведь на особых
правах.
- На каких это вы на особых правах?
- Прошлый раз я имел честь подробно разќяснить это обществу; для вашего
превосходительства повторю еще раз. Изволите видеть, ваше превосходительство: у всех
остроумие, а у меня нет остроумия. В вознаграждение я и выпросил позволение говорить
правду, так как всем известно, что правду говорят только те, у кого нет остроумия. К тому же
я человек очень мстительный, и тоже потому, что без остроумия. Я обиду всякую покорно
сношу, но до первой неудачи обидчика; при первой же неудаче, тотчас припоминаю и тотчас
же чем-нибудь отомщаю, лягаю, как выразился обо мне Иван Петрович Птицын, который уж
конечно сам никогда никого не лягает. Знаете Крылова басню, ваше превосходительство:
"Лев да Осел"? Ну, вот это мы оба с вами и есть, про нас и написано.
- Вы, кажется, опять заврались, Фердыщенко, - вскипел генерал.
- Да вы чего, ваше превосходительство? - подхватил Фердыщенко, так и
рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать: - не беспокойтесь,
ваше превосходительство, я свое место знаю: если я и сказал, что мы с вами Лев да Осел из
Крылова басни, то роль Осла я, уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство - Лев,
как и в басне Крылова сказано:
"Могучий Лев, гроза лесов, От старости лишился силы". А я, ваше превосходительство,
- осел.
- С последним я согласен, - неосторожно вырвалось у генерала. все это было, конечно,
грубо и преднамеренно выделано, но так уж принято было, что Фердыщенку позволялось
играть роль шута.
- Да меня для того только и держат, и пускают сюда, - воскликнул раз Фердыщенко, -
чтоб я именно говорил в этом духе. Ну возможно ли в самом деле такого, как я, принимать?
ведь я понимаю же это. Ну можно ли меня, такого Фердыщенка, с таким утонченным
джентльменом, как Афанасий Иванович, рядом посадить? Поневоле остается одно
толкование: для того и сажают, что это и вообразить невозможно.
Но хоть и грубо, а все-таки бывало и едко, а иногда даже очень, и это-то, кажется, и
нравилось Настасье Филипповне. Желающим непременно бывать у нее оставалось решиться
переносить Фердыщенка. Он, может быть, и полную правду угадал, предположив, что его с
того и начали принимать, что он с первого разу стал своим присутствием невозможен для
Тоцкого. Ганя, с своей стороны, вынес от него целую бесконечность мучений, и в этом
отношении Фердыщенко сумел очень пригодиться Настасье Филипповне.
- А князь у меня с того и начнет, что модный романс споет, - заключил Фердыщенко,
посматривая, что скажет Настасья Филипповна.
- Не думаю, Фердыщенко, и, пожалуста, не горячитесь, - сухо заметила она.
- А-а! Если он под особым покровительством, то смягчаюсь и я…
Но Настасья Филипповна встала, не слушая, и пошла сама встретить князя.
- Я сожалела, - сказала она, появляясь вдруг перед князем, - что давеча, впопыхах,
забыла пригласить вас к себе, и очень рада, что вы сами доставляете мне теперь случай
поблагодарить и похвалить вас за вашу решимость.
Говоря это, она пристально всматривалась в князя, силясь хоть сколько-нибудь
растолковать себе его поступок.
Князь, может быть, и ответил бы что-нибудь на ее любезные слова, но был ослеплен и
поражен до того, что не мог даже выговорить слова. Настасья Филипповна заметила это с
удовольствием. В этот вечер она была в полном туалете и производила необыкновенное
впечатление. Она взяла его за руку и повела к гостям. Перед самым входом в гостиную князь
вдруг остановился и с необыкновенным волнением, спеша, прошептал ей:
- В вас все совершенство… даже то, что вы худы и бледны… вас и не желаешь
представить иначе… Мне так захотелось к вам придти… я… простите…
- Не просите прощения, - засмеялась Настасья Филипповна; - этим нарушится вся