Page 55 - Казаки

Оленин в толпе девок, которые все без исключения были красивы, рассмотрел
Марьянку, и ему больно и досадно стало, что он сходится с нею в таких пошлых и неловких
условиях. Он чувствовал себя глупым и неловким и решился делать то же, что делал
Белецкий. Белецкий несколько торжественно, но самоуверенно и развязно подошел к столу,
выпил стакан вина за здоровье Устеньки и пригласил других сделать то же. Устенька
объявила, что девки не пьют.
— С медом бы можно, — сказал чей-то голос из толпы девок.
Кликнули денщика, только что вернувшегося из лавочки с медом и закусками. Денщик
исподлобья, не то с завистью, не то с презрением, оглядев гулявших , по его мнению, господ,
старательно и добросовестно передал завернутые в серую бумагу кусок меда и пряники и
стал было распространяться о цене и сдаче, но Белецкий прогнал его.
Размешав мед в налитых стаканах чихиря и роскошно раскинув три фунта пряников по
столу, Белецкий вытащил девок силой из их угла, усадил за стол и принялся оделять их
пряниками. Оленин невольно заметил, как загорелая, по небольшая рука Марьянки захватила
два круглые мятные и один коричневый пряник, не зная, что с ними делать. Беседа шла
неловкая и неприятная, несмотря на развязность Устеньки и Белецкого и желание их
развеселить компанию. Оленин мялся, придумывал, что бы сказать, чувствовал, что внушает
любопытство, может быть, вызывает насмешку и сообщает другим свою застенчивость. Он
краснел, и ему казалось, что в особенности Марьяне было неловко. «Верно, они ждут, что мы
дадим им денег, — думал он. — Как это мы будем давать? И как бы поскорее дать и уйти!»

XXV

— Как же ты своего постояльца не знаешь! — сказал Белецкий, обращаясь к Марьянке.
— Как же его знать, когда к нам никогда не ходит? — сказала Марьяна, взглянув на
Оленина.
Оленин испугался чего-то, вспыхнул и, сам не зная, что говорит, сказал:
— Я твоей матери боюсь. Она меня так разбранила в первый раз, как я зашел к вам.
Марьянка захохотала.
— А ты и испугался? — сказала она, взглянула на него и отвернулась.
Тут в первый раз Оленин увидал все лицо красавицы, а прежде он видел ее обвязанною
до глаз платком. Недаром она считалась первою красавицей в станице. Устенька была
хорошенькая девочка, маленькая, полненькая, румяная, с веселыми карими глазками, с
вечною улыбкой на красных губках, вечно смеющаяся и болтающая. Марьяна, напротив,
была отнюдь не хорошенькая , но красавица . Черты ее лица могли показаться слишком
мужественными и почти грубыми, ежели бы не этот большой стройный рост и могучая грудь
и плечи и, главное — ежели бы не это строгое и вместе нежное выражение длинных черных
глаз, окруженных темною тенью под черными бровями, и ласковое выражение рта и улыбки.
Она улыбалась редко, но зато ее улыбка всегда поражала. От нее веяло девственною силой и
здоровьем. Все девки были красивы, но и сами они, и Белецкий, и денщик, вошедший с
пряниками, — все невольно смотрели на Марьяну и, обращаясь к девкам, обращались к ней.
Она гордою и веселою царицей казалась между другими.
Белецкий, стараясь поддерживать приличие вечеринки, не переставая болтал, заставлял
девок подносить чихирь, возился с ними и беспрестанно делал Оленину неприличные
замечания по-французски о красоте Марьянки, называя ее «ваша», la vфtre , и приглашая его
делать то же, что он сам. Оленину становилось тяжеле и тяжеле. Он придумал предлог,
чтобы выйти и убежать, когда Белецкий провозгласил, что именинница Устенька должна
подносить чихирь с поцелуями. Она согласилась, но с тем уговором, чтобы ей на тарелку
клали деньги, как это делается на свадьбах. «И черт меня занес на эту отвратительную
пирушку!» — сказал про себя Оленин и, встав, хотел уйти.
— Куда вы?
— Я пойду табак принесу, — сказал он, намереваясь бежать, но Белецкий ухватил его