Page 163 - Мартин Иден

вырос из пеленок. Мне требуется или правда или ничего. Иллюзия, которая
не убеждает, это явная ложь, и когда коротышка Барильо, распалясь,
страстно стискивает в объятиях великаншу Тетралани, тоже охваченную
страстью, и поет ей о своей несравненной любви, я вижу в этом только
ложь.
И опять Руфь мерила мысли Мартина, исходя из сопоставлений чисто
внешних, в согласии со своей верой в общепринятое. Кто он таков, чтобы

он оказался прав, а весь культурный мир не прав? Она попросту не
воспринимала ни слов его, ни мыслей. Слишком прочно в ней укоренилось
все общепринятое, чтобы сочувствовать его бунтарским взглядам. Она с
самого детства слушала музыку, с самого детства любила оперу, и в ее
окружении все любили оперу. Так по какому же праву приходит Мартин
Иден, который еще недавно только и слышал регтаймы да простонародные
песенки, и судит о великой музыке? Руфь сердилась на него, и сейчас, идя
рядом ним, чувствовала себя оскорбленной. В лучшем случае, если уж
быть очень снисходительной, она, пожалуй, готова счесть его утверждения
капризом, нелепой и неуместной выходкой. Но когда у дверей ее дома он на
прощанье обнял ее и нежно, влюбленно поцеловал, она все забыла в
приливе любви к нему. И потом, в постели, никак не могла уснуть и сама
себе удивлялась, не впервые за последнее время, как это она полюбила
такого странного человека, и еще несмотря на неодобрение родных.
А назавтра Мартин Иден отложил ремесленную работу и в один

присест отстучал эссе, которое назвал «Философия иллюзии». Наклеил
марку, и рукопись отправилась в путь, но в последующие месяцы для нее
потребовалось еще много марок и много раз суждено ей было пускаться в
путь.