Page 28 - Мартин Иден

чувственность и как бы привносит в нее свежесть, заставляя любить
красоту только здоровую и отзываться ощущениям чистым. А меж губами
сверкают зубы, которые не ведали забот дантиста и не нуждались в его
помощи. Белые зубы, крепкие, ровные, решил Мартин, разглядывая их. И,
разглядывая, вдруг забеспокоился. Откуда-то из глубин памяти всплыло
смутное впечатление: вроде есть на свете люди, которые каждый день
чистят зубы. Люди, что стоят куда выше него, люди ее круга. Наверно, и

она каждый день чистит зубы. Что бы она подумала, узнай она, что он
отродясь не чистил, зубы? Он непременно купит зубную щетку, будет и у
него такая привычка. Завтра же начнет, не откладывая. Одними только
подвигами до нее не дотянешься. Придется и в обиходе своем все менять, и
зубы чистить, и ошейник носить, хотя надеть крахмальный воротничок для
него – все равно что отречься от свободы.
Он все не опускал руку, потирая большим пальцем мозолистую ладонь
и разглядывая ее – грязь будто въелась в самую плоть, никакой щеткой не
отдерешь. А какая ладонь у нее! Вспомнил и чуть не захлебнулся
восторгом. Точно лепесток розы, подумал он; прохладная и нежная, будто
снежинка. Вот уж не представлял, что женская рука, всего лишь рука,
может быть такой восхитительно нежной… Вообразилось чудо – как она
ласкает, такая рука, он поймал себя на этой мысли и виновато покраснел.
Слишком грубо, не годится так думать о ней. Такая мысль вроде спорит с
возвышенностью ее души. Вся она – хрупкий светлый дух, недосягаемый

для всего низменного, плотского; и все-таки опять и опять возвращалось
это ощущение – ее нежная ладонь в его руке. Он привык к шершавым,
мозолистым рукам фабричных девчонок и женщин, занятых тяжелой
работой. Что ж, понятно, отчего их руки такие жесткие, но ее ладонь… Она
такая нежная оттого, что никогда не знала труда. С благоговейным страхом
он подумал: а ведь кому-то незачем работать ради куска хлеба, и между
ним и Руфью разверзлась пропасть. Ему вдруг представилась эта
аристократия – люди, которые не трудятся. Будто огромный бронзовый
идол вырос перед ним на стене, надменный и могущественный. Сам он
работал с детства, кажется, даже первые воспоминания связаны с работой,
и все его родные работали ради куска хлеба. Вот Гертруда. Руки ее
загрубели от бесконечной домашней работы и то и дело распухают от
стирки, багровеют, точно вареная говядина. А вот другая, его сестра,

Мэриан. Прошлым летом она работала на консервном заводе, и ее славные
тоненькие ручки теперь все в шрамах от ножей, резавших помидоры. Да
еще по суставу на двух пальцах отхватила прошлой зимой резальная
машина на картонажной фабрике. В памяти остались загрубелые ладони