Page 27 - Накануне
P. 27

Инсаров действительно произвел на Елену меньше впечатления, чем она сама ожидала,
               или,  говоря  точнее,  он  произвел  на  нее  не  то  впечатление,  которого  ожидала  она.  Ей
               понравилась его прямота и непринужденность, и лицо его ей понравилось; но все существо
               Инсарова, спокойно твердое и обыденно простое, как-то не ладилось с тем образом, который
               составился у нее в голове от рассказов Берсенева. Елена, сама того не подозревая, ожидала
               чего-то более «фатального». «Но, — думала она, — он сегодня говорил очень мало, я сама
               виновата; я не расспрашивала его; подождем до другого раза… а глаза у него выразительные,
               честные глаза!» Она чувствовала, что ей не преклониться перед ним хотелось, а подать ему
               дружески  руку,  и  она  недоумевала:  не  такими  воображала  она  себе  людей,  подобных
               Инсарову, «героев». Это последнее слово напомнило ей Шубина, и она, уже лежа в постели,
               вспыхнула и рассердилась.
                     — Как  вам  понравились  ваши  новые  знакомые? —  спросил  на  возвратном  пути
               Берсенев у Инсарова.
                     — Они  мне  очень  понравились, —  отвечал  Инсаров, —  особенно  дочь.  Славная,
               должно быть, девушка. Она волнуется, но в ней это хорошее волнение.
                     — Надо будет к ним ходить почаще, — заметил Берсенев.
                     — Да,  надо, —  проговорил  Инсаров  и  ничего  больше  не  сказал  до  самого  дома.  Он
               тотчас заперся в своей комнате, но свеча горела у него далеко за полночь.
                     Берсенев не успел еще прочесть страницу из Раумера, как горсть брошенного мелкого
               песку стукнула о стекла его окна. Он невольно вздрогнул, раскрыл окно и увидал Шубина,
               бледного как полотно.
                     — Экой ты неугомонный! ночная ты бабочка! — начал было Берсенев.
                     — Тс! —  перебил  его  Шубин, —  я  пришел  к  тебе  украдкой,  как  Макс  к  Агате.  Мне
               непременно нужно сказать тебе два слова наедине.
                     — Да войди же в комнату.
                     — Нет,  не  нужно, —  возразил  Шубин  и  облокотился  на  оконницу, —  этак  веселее,
               больше  на  Испанию  похоже.  Во-первых,  поздравляю  тебя:  твои  акции  поднялись.  Твой
               хваленый необыкновенный человек провалился. За это я тебе поручиться могу. А чтоб тебе
               доказать  мою  беспристрастность,  слушай:  вот  формулярный  список  господина  Инсарова.
               Талантов  никаких,  поэзии  нема,  способностей  к  работе  пропасть,  память  большая,  ум  не
               разнообразный и не глубокий, но здравый и живой; сушь и сила, и даже дар слова, когда речь
               идет об его, между нами сказать, скучнейшей Болгарии. Что? ты скажешь, я несправедлив?
               Еще замечание: ты с ним никогда на ты не будешь, и никто с ним на ты не бывал; я, как
               артист, ему противен, чем я горжусь. Сушь, сушь, а всех нас в порошок стереть может. Он с
               своею землею связан — не то что наши пустые сосуды, которые ластятся к народу: влейся,
               мол, в нас, живая вода! Зато и задача его легче, удобопонятнее: стоит только турок вытурить,
               велика штука! Но все эти качества, слава богу, не нравятся женщинам. Обаяния нет, шарму;
               не то что в нас с тобой.
                     — К чему ты меня приплел? — пробормотал Берсенев. — И в остальном ты не прав: ты
               ему нисколько не противен, и с своими соотечественниками он на ты… я это знаю.
                     — Это  другое  дело!  Для  них  он  герой;  а,  признаться  сказать,  я  себе  героев  иначе
               представляю; герой не должен уметь говорить: герой мычит, как бык; зато двинет рогом —
               стены валятся. И он сам не должен знать, зачем он двигает, а двигает. Впрочем, может быть,
               в наши времена требуются герои другого калибра.
                     — Что  тебя  Инсаров  так  занимает? —  спросил  Берсенев. —  Неужели  ты  только  для
               того прибежал сюда, чтоб описать мне его характер?
                     — Я пришел сюда, — начал Шубин, — потому что мне дома очень было грустно.
                     — Вот как! Уже не хочешь ли ты опять заплакать?
                     — Смейся! Я пришел сюда, потому что я готов локти себе кусать, потому что отчаяние
               меня грызет, досада, ревность…
                     — Ревность? к кому?
                     — К тебе, к нему, ко всем. Меня терзает мысль, что если б я раньше понял ее, если б я
   22   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32