Page 23 - Накануне
P. 23
злодеяние: мать Инсарова вдруг пропала без вести; через неделю ее нашли зарезанною. —
Елена содрогнулась. Берсенев остановился.
— Продолжайте, продолжайте, — проговорила она.
— Ходили слухи, что ее похитил и убил турецкий ага; ее муж, отец Инсарова, дознался
правды, хотел отметить, но он только ранил кинжалом агу… Его расстреляли.
— Расстреляли? без суда?
— Да. Инсарову в то время пошел восьмой год. Он остался на руках у соседей. Сестра
узнала об участи братниного семейства и пожелала иметь племянника у себя. Его доставили
в Одессу, а оттуда в Киев. В Киеве он прожил целых двенадцать лет. Оттого он так хорошо
говорит по-русски.
— Он говорит по-русски?
— Как мы с вами. Когда ему минуло двадцать лет (это было в начале сорок восьмого
года), он пожелал вернуться на родину. Был в Софии и Тырнове, всю Болгарию исходил
вдоль и поперек, провел в ней два года, выучился опять родному языку. Турецкое
правительство преследовало его, и он, вероятно, в эти два года подвергался большим
опасностям; я раз увидел у него на шее широкий рубец, должно быть, след раны; но он об
этом говорить не любит. Он тоже в своем роде молчальник. Я пытался его расспрашивать —
не тут-то было. Отвечает общими фразами. Он ужасно упрям. В пятидесятом году он опять
приехал в Россию, в Москву, с намерением образоваться вполне, сблизиться с русскими, а
потом, когда он выйдет из университета…
— Что же тогда? — перебила Елена.
— А что бог даст. Мудрено вперед загадывать.
Елена долго не спускала глаз с Берсенева.
— Вы очень заинтересовали меня своим рассказом, — промолвила она. — Каков он из
себя, этот ваш, как вы его назвали… Инсаров?
— Как вам сказать? по-моему, недурен. Да вот вы сами его увидите.
— Как так?
— Я его приведу сюда, к вам. Он послезавтра переезжает в нашу деревеньку и будет
жить со мной на одной квартире.
— Неужели? Да захочет ли он прийти к вам?
— Еще бы! Он очень будет рад.
— Он не горд?
— Он? Нимало. То есть, если хотите, он горд, только не в том смысле, как вы
понимаете. Денег он, например, взаймы ни от кого не возьмет.
— А он беден?
— Да, небогат. Ездивши в Болгарию, он собрал кой-какие крохи, уцелевшие от
отцовского достояния, и тетка ему помогает; но все это безделица.
— У него, должно быть, много характера, — заметила Елена.
— Да. Это железный человек. И в то же время, вы увидите, в нем есть что-то детское,
искреннее, при всей его сосредоточенности и даже скрытности. Правда, его искренность —
не наша дрянная искренность, искренность людей, которым скрывать решительно нечего…
Да вот я его к вам приведу, погодите.
— И не застенчив он? — спросила опять Елена.
— Нет, не застенчив. Одни самолюбивые люди застенчивы.
— А разве вы самолюбивы?
Берсенев смешался и развел руками.
— Вы возбуждаете мое любопытство, — продолжала Елена. — Ну, а скажите, не
отомстил он этому турецкому аге?
Берсенев улыбнулся.
— Мстят только в романах, Елена Николаевна; да и притом в двенадцать лет этот ага
мог умереть.
— Однако господин Инсаров вам ничего об этом не говорил?