Page 32 - Накануне

дворецкий закупать вина, паштетов и всяких съестных припасов; Шубину вышел приказ
нанять ямскую коляску (одной кареты было мало) и приготовить подставных лошадей;
казачок два раза сбегал к Берсеневу и Инсарову и снес им две пригласительные записки,
написанные сперва по-русски, потом по-французски Зоей; сама Анна Васильевна хлопотала
о дорожном туалете барышень. Между тем partie de plaisir чуть не расстроилась: Николай
Артемьевич прибыл из Москвы в кислом и недоброжелательном, фрондерском
расположении духа (он все еще дулся на Августину Христиановну) и, узнав, в чем дело,
решительно объявил, что он не поедет; что скакать из Кунцева в Москву, а из Москвы в
Царицыно, а из Царицына опять в Москву, а из Москвы опять в Кунцево — нелепость, — и
наконец, прибавил он, пусть мне сперва докажут, что на одном пункте земного шара может
быть веселее, чем на другом пункте, тогда я поеду. Это ему никто, разумеется, доказать не
мог, и Анна Васильевна, за неимением солидного кавалера, уже готова была отказаться от
partie de plaisir, да вспомнила об Уваре Ивановиче и с горя послала за ним в его комнатку,
говоря: «Утопающий и за соломинку хватается». Его разбудили; он сошел вниз, выслушал
молча предложение Анны Васильевны, поиграл пальцами и, к общему изумлению,
согласился. Анна Васильевна поцеловала его в щеку и назвала миленьким; Николай
Артемьевич улыбнулся презрительно и сказал: «Quelle bourde!» 11 (он любил при случае
употреблять «шикарные» французские слова) — а на следующее утро, в семь часов, карета и
коляска, нагруженные доверху, выкатились со двора стаховской дачи. В карете сидели дамы,
горничная и Берсенев; Инсаров поместился на козлах; а в коляске находились Увар
Иванович и Шубин. Увар Иванович сам движением пальца подозвал к себе Шубина; он знал,
что тот будет дразнить его всю дорогу, но между «черноземной силой» и молодым
художником существовала какая-то странная связь и бранчивая откровенность. Впрочем, на
этот раз Шубин оставил своего толстого друга в покое: он был молчалив, рассеян и мягок.
Солнце уже высоко стояло на безоблачной лазури, когда экипажи подкатили к
развалинам Царицынского замка, мрачным и грозным даже в полдень. Все общество
спустилось на траву и тотчас же двинулось в сад. Впереди шли Елена и Зоя с Инсаровым; за
ними, с выражением полного счастия на лице, выступала Анна Васильевна под руку с
Уваром Ивановичем. Он пыхтел и переваливался, новая соломенная шляпа резала ему лоб, и
ноги горели в сапогах, но и ему было хорошо; Шубин и Берсенев замыкали шествие. «Мы
будем, братец, в резерве, как некие ветераны, — шепнул Берсеневу Шубин. — Там теперь
Болгария», — прибавил он, показав бровями на Елену.
Погода была чудесная. Все кругом цвело, жужжало и пело; вдали сияли воды прудов;
праздничное, светлое чувство охватывало душу. «Ах, хорошо! ах, хорошо!» — беспрестанно
твердила Анна Васильевна; Увар Иванович потряхивал одобрительно головой в ответ на ее
восторженные восклицания и раз даже промолвил: «Что толковать!» Елена изредка менялась
словами с Инсаровым; Зоя придерживала двумя пальчиками край широкой шляпы,
кокетливо выносила из-под розового барежевого платья свои маленькие ножки, обутые в
светло-серые ботинки с тупыми носками, и посматривала то вбок, то назад, «Эге! —
воскликнул вдруг вполголоса Шубин, — Зоя Никитишна, никак, оглядывается. Пойду-ка я к
ней. Елена Николаевна теперь меня презирает, а тебя, Андрей Петрович, уважает, что на
одно выходит. Пойду; довольно я кис. Тебе же, мой друг, советую ботанизировать: в твоем
положении это самое лучшее, что ты придумать можешь: оно же и в ученом отношении
полезно. Прощай!» Шубин подбежал к Зое, подставил ей руку кренделем и, сказав: «Ihre
Hand, Madame» 12 , подхватил ее и пустился с ней вперед. Елена остановилась, подозвала
Берсенева и тоже взяла его руку, но продолжала говорить с Инсаровым. Она спрашивала у
него, как на его языке называется ландыш, клен, дуб, липа… («Болгария!» — подумал

11 Какая нелепость! (франц.)

12 Вашу руку, сударыня (нем.)