Page 38 - Накануне

мне, того не надобно; а кого бы хотела… тот идет мимо.
…Я не знаю, что со мною сегодня; голова моя путается, я готова упасть на колени и
просить и умолять пощады. Не знаю, кто и как, но меня как будто убивают, и внутренно я
кричу и возмущаюсь; я плачу и не могу молчать… Боже мой! боже мой! укроти во мне эти
порывы! Ты один это можешь, все другое бессильно: ни мои ничтожные милостыни, ни
занятия, ничего, ничего мне помочь не может. Пошла бы куда-нибудь в служанки, право:
мне было бы легче.
К чему молодость, к чему я живу, зачем у меня душа, зачем все это?
…Инсаров, господин Инсаров, — я, право, не знаю, как писать, — продолжает
занимать меня. Мне хочется знать, что у него там в душе? Он, кажется, так открыт, так
доступен, а мне ничего не видно. Иногда он глядит на меня какими-то испытующими
глазами… или это одна моя фантазия? Поль меня все дразнит — я сердита на Поля. Что ему
надобно? Он в меня влюблен… да мне не нужно его любви. Он и в Зою влюблен. Я к нему
несправедлива; он мне вчера сказал, что я не умею быть несправедливой вполовину… это
правда. Это очень дурно.
Ах, я чувствую, человеку нужно несчастье, или бедность, или болезнь. А то как раз
зазнаешься.
…Зачем Андрей Петрович рассказал мне сегодня об этих двух болгарах! Он как будто с
намерением рассказал мне это. Что мне до господина Инсарова? Я сердита на Андрея
Петровича.
…Берусь за перо и не знаю, как начать. Как неожиданно он сегодня заговорил со мною
в саду! Как он был ласков и доверчив! Как это скоро сделалось! Точно мы старые, старые
друзья и только сейчас узнали друг друга. Как я могла не понимать его до сих пор! Как он
теперь мне близок! И вот что удивительно: я теперь гораздо спокойнее стала. Мне смешно:
вчера я сердилась на Андрея Петровича, на него, я даже назвала его господин Инсаров, а
сегодня… Вот наконец правдивый человек; вот на кого положиться можно. Этот не лжет; это
первый человек, которого я встречаю, который не лжет: все другие лгут, все лжет. Андрей
Петрович, милый, добрый, за что же я вас обижаю? Нет! Андрей Петрович, может быть,
ученее его, может быть, даже умнее. Но, я не знаю, он перед ним такой маленький. Когда тот
говорит о своей родине, он растет, растет, и лицо его хорошеет, и голос как сталь, и нет,
кажется, тогда на свете такого человека, перед нем бы он глаза опустил. И он не только
говорит — он делал, и будет делать. Я его расспрошу… Как он вдруг обернулся ко мне и
улыбнулся мне!.. Только братья так улыбаются. Ах, как я довольна! Когда он пришел к нам в
первый раз, я никак не думала, что мы так скоро сблизимся. А теперь мне даже нравится, что
я в первый раз осталась равнодушною… Равнодушною! Разве я теперь не равнодушна?
…Я давно не чувствовала такого внутреннего спокойствия. Так тихо во мне, так тихо.
И записывать нечего. Я его часто вижу, вот и все. Что еще записывать?
…Поль заперся; Андрей Петрович стал реже ходить… бедный! Мне кажется, он…
Впрочем, это быть не может. Я люблю говорить с Андреем Петровичем: никогда ни слова о
себе, все о чем-нибудь дельном, полезном. Не то что Шубин. Шубин наряден, как бабочка,
да любуется своим нарядом: этого бабочки не делают. Впрочем, и Шубин и Андрей
Петрович… я знаю, что я хочу сказать.
…Ему приятно к нам ходить, я это вижу. Но отчего? что он нашел во мне? Правда, у
нас вкусы похожи: и он и я, мы оба стихов не любим, оба не знаем толка в художестве. Но
насколько он лучше меня! Он спокоен, а я в вечной тревоге; у него есть дорога, есть цель —
а я, куда я иду? где мое гнездо? Он спокоен, но все его мысли далеко. Придет время, и он
покинет нас навсегда, уйдет к себе, туда, за море. Что ж? Дай бог ему! А я все-таки буду
рада, что я его узнала, пока он здесь был.
Отчего он не русский? Нет, он не мог быть русским.
И мамаша его любит; говорит: скромный человек. Добрая мамаша! Она его не
понимает. Поль молчит: он догадался, что мне его намеки неприятны, но он к нему ревнует.
Злой мальчик! И с какого права? Разве я когда-нибудь…