Page 42 - Накануне

всегда надевай, когда вздумаешь кому понравиться». Елена ничего не отвечала и села в
уголок. Между тем пробило девять часов; до одиннадцати оставалось еще два часа. Елена
взялась за книгу, потом за шитье, потом опять за книгу; потом она дала себе слово пройтись
сто раз по одной аллее, и прошлась сто раз; потом она долго смотрела, как Анна Васильевна
пасьянс раскладывала… да взглянула на часы: еще десяти не было. Шубин пришел в
гостиную. Она попыталась заговорить с ним и извинилась перед ним, сама не зная в чем…
Каждое ее слово не то чтоб усилий ей стоило, но возбуждало в ней самой какое-то
недоумение. Шубин нагнулся к ней. Она ожидала насмешки, подняла глаза и увидела перед
собою печальное и дружелюбное лицо… Она улыбнулась этому лицу. Шубин тоже
улыбнулся ей, молча, и тихонько вышел. Она хотела удержать его, но не тотчас вспомнила,
как позвать его. Наконец пробило одиннадцать часов. Она стала ждать, ждать, ждать и
прислушиваться. Она уже ничего не могла делать; она перестала даже думать. Сердце в ней
ожило и стало биться громче, все громче, и странное дело! время как будто помчалось
быстрее. Прошло четверть часа, прошло полчаса, прошло еще несколько минут, по мнению
Елены, и вдруг она вздрогнула: часы пробили не двенадцать, они пробили час. «Он не
придет, он уедет, не простясь…» Эта мысль, вместе с кровью, так и бросилась ей в голову.
Она почувствовала, что дыхание ей захватывает, что она готова зарыдать… Она побежала в
свою комнату и упала, лицом на сложенные руки, на постель.
Полчаса пролежала она неподвижно; сквозь ее пальцы на подушку лились слезы. Она
вдруг приподнялась и села; что-то странное совершалось в ней: лицо ее изменилось,
влажные глаза сами собой высохли и заблестели, брови надвинулись, губы сжались. Прошло
еще полчаса. Елена в последний раз приникла ухом: не долетит ли до нее знакомый голос?
встала, надела шляпу, перчатки, накинула мантилью на плечи и, незаметно выскользнув из
дома, пошла проворными шагами по дороге, ведущей к квартире Берсенева.

XVIII

Елена шла потупив голову и неподвижно устремив глаза вперед. Она ничего не
боялась, она ничего не соображала; она хотела еще раз увидаться с Инсаровым. Она шла, не
замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное тяжелыми черными тучами, что ветер
порывисто шумел в деревьях и клубил ее платье, что пыль внезапно поднималась и неслась
столбом по дороге… Крупный дождик закапал, она и его не замечала; но он пошел все чаще,
все сильнее, сверкнула молния, гром ударил. Елена остановилась, посмотрела вокруг… К ее
счастию, невдалеке от того места, где застала ее гроза, находилась ветхая заброшенная
часовенка над развалившимся колодцем. Она добежала до нее и вошла под низенький навес.
Дождь хлынул ручьями; небо кругом обложилось. С немым отчаянием глядела Елена на
частую сетку быстро падавших капель. Последняя надежда увидеться с Инсаровым исчезала.
Старушка нищая вошла в часовенку, отряхнулась, проговорила с поклоном: «От дождя,
матушка», — и, кряхтя и охая, присела на уступчик возле колодца. Елена опустила руку в
карман: старушка заметила это движение, и лицо ее, сморщенное и желтое, но когда-то
красивое, оживилось. «Спасибо тебе, кормилица, родная», — начала она. В кармане Елены
не нашлось кошелька, а старушка протягивала уже руку…
— Денег у меня нет, бабушка, — сказала Елена, — а вот возьми, на что-нибудь
пригодится.
Она подала ей свой платок.
— О-ох, красавица ты моя, — проговорила нищая, — да на что же мне платочек твой?
Разве внучке подарить, когда замуж выходить будет. Пошли тебе господь за твою доброту!
Раздался удар грома.
— Господи, Иисусе Христе, — пробормотала нищая и перекрестилась три раза. — Да,
никак, я уже тебя видела, — прибавила она, погодя немного. — Никак, ты мне Христову
милостыню подавала?
Елена вгляделась в старуху и узнала ее.