Page 49 - Накануне

«Ведь это все-таки мой дом, — думала она, — моя семья, моя родина…» — «Нет, это больше
не твоя родина, не твоя семья», — твердил ей другой голос. Страх овладевал ею, и она
досадовала на свое малодушие. Беда только начиналась, а уж она теряла терпение… То ли
она обещала?
Не скоро она совладела с собою. Но прошла неделя, другая… Елена немного
успокоилась и привыкла к новому своему положению. Она написала две маленькие
записочки Инсарову и сама отнесла их на почту — она бы ни за что, и из стыдливости и из
гордости, не решилась довериться горничной. Она начинала уже поджидать его самого… Но
вместо его, в одно прекрасное утро, прибыл Николай Артемьевич.

XXII

Еще никто в доме отставного гвардии поручика Стахова не видал его таким кислым и в
то же время таким самоуверенным и важным, как в тот день. Он вошел в гостиную в пальто
и шляпе — вошел медленно, широко расставляя ноги и стуча каблуками; приблизился к
зеркалу и долго смотрел на себя, с спокойною строгостью покачивая головой и кусая губы.
Анна Васильевна встретила его с наружным волнением и тайною радостью (она его иначе
никогда не встречала); он даже шляпы не снял, не поздоровался с нею и молча дал Елене
поцеловать свою замшевую перчатку. Анна Васильевна стала его расспрашивать о курсе
лечения — он ничего не отвечал ей; явился Увар Иванович — он взглянул на него и сказал:
«Ба!» С Уваром Ивановичем он вообще обходился холодно и свысока, хотя признавал в нем
«следы настоящей стаховской крови». Известно, что почти все русские дворянские фамилии
убеждены в существовании исключительных, породистых особенностей, им одним
свойственных: нам не однажды довелось слышать толки «между своими» о
«подсаласкинских» носах и «перепреевских» затылках. Зоя вошла и присела перед Николаем
Артемьевичем. Он крякнул, опустился в кресло, потребовал себе кофею и только тогда снял
шляпу. Ему принесли кофею; он выпил чашку и, посмотрев поочередно на всех, промолвил
сквозь зубы: «Sortez, s'il vous plait» 23 , — и, обратившись к жене, прибавил: «Et vous, madame,
restez, je vous prie». 24
Все вышли, кроме Анны Васильевны. У нее голова задрожала от волнения.
Торжественность приемов Николая Артемьевича ее поразила. Она ожидала чего-то
необыкновенного.
— Что такое! — воскликнула она, как только дверь затворилась.
Николай Артемьевич бросил равнодушный взгляд на Анну Васильевну.
— Ничего особенного, что это у вас за манера тотчас принимать вид какой-то
жертвы? — начал он, безо всякой нужды опуская углы губ на каждом слове. — Я только
хотел вас предуведомить, что у нас сегодня будет обедать новый гость.
— Кто такой?
— Курнатовский, Егор Андреевич. Вы его не знаете. Обер-секретарь в сенате.
— Он будет сегодня у нас обедать?
— Да.
— И вы только для того, чтобы мне это сказать, велели всем выйти?
Николай Артемьевич снова бросил на Анну Васильевну взгляд, на этот раз уже
иронический.
— Вас это удивляет? Погодите удивляться.
Он умолк. Анна Васильевна тоже помолчала немного.
— Я желала бы, — заговорила она…

23 Выйдите, пожалуйста (франц.)

24 А вы, сударыня, пожалуйста, останьтесь (франц.)