Page 114 - Обыкновенная история

Лизавета Александровна пристально, украдкою, взглянула на него, отвернулась к окну
и улыбнулась.
– А! ну, тем лучше, – сказал Петр Иваныч, – если тебе не было скучно; а я все боялся,
не наделал ли я тебе неприятных хлопот. Вот я говорю Суркову: «Спасибо, милый, что ты
принимаешь участие в моем племяннике; очень, очень благодарен тебе… только не
преувеличиваешь ли ты дела? Беда не так еще велика…» – «Как не беда! – закричал он, – он,
говорит, делом не занимается; молодой человек должен трудиться…» – «И это не беда,
говорю я, – тебе что за нужда?» – «Как, говорит, что за нужда: он вздумал действовать
против меня хитростями…» – «А, вот где беда!» – стал я дразнить. «Внушает, говорит, Юлии
черт знает что про меня… Она совсем теперь переменилась ко мне. Я проучу его,
молокососа, – извини, повторяю его слова, – где, говорит, ему со мной бороться? он только
клеветой взял; надеюсь, что вы вразумите его…» – «Пожурю, – говорю я, – непременно
пожурю; только, полно, правда ли это? чем он тебе надосадил?» Ты ей там цветы, что ли,
дарил?.. – Петр Иваныч опять остановился, как будто ожидая ответа. Александр молчал.
Петр Иваныч продолжал: – «Как, говорит, неправда? зачем он ей каждый день букет цветов
носит? теперь, говорит, зима… чего это стоит?.. я знаю, говорит, что значат эти букеты». Вот
что, подумал я сам про себя, свой-то человек: нет, я вижу, родство не пустая вещь: стал ли
бы ты так хлопотать для другого? «Только точно ли каждый день? – говорю я. – Постой, я
спрошу его: ты, пожалуй, солжешь». И верно соврал! да? Не может быть, чтоб ты…
Александру хоть сквозь землю провалиться. А Петр Иваныч беспощадно смотрел
прямо ему в глаза и ждал ответа.
– Иногда… я точно… носил… – сказал Александр, потупив глаза.
– Ну, опять-таки – иногда. Не каждый день: это в самом деле убыточно. Ты, впрочем,
скажи мне, что все это стоит тебе: я не хочу, чтоб ты тратился для меня; довольно и того, что
ты хлопочешь. Ты дай мне счет. Ну, и долго тут Сурков порол горячку. «Они всегда,
говорит, прогуливаются вдвоем пешком или в экипаже там, где меньше народу».
Александра при этих словах немного покоробило: он вытянул ноги из-под стула и
вдруг опять поджал их.
– Я покачал сомнительно головой, – продолжал дядя. – «Станет он гулять каждый
день!» – говорю. «Спросите, говорит, у людей…» – «Я лучше у самого спрошу», сказал я…
Ведь неправда?
– Я несколько раз… точно… гулял с ней…
– Так не каждый же день; об этом я не просил; я знал, что он врет. Ну, что ж, – я
говорю ему, – за важность? Она вдова, близких мужчин нет у ней; Александр скромен – не
то, что ты, повеса. Вот она и берет его: нельзя же ей одной». Он слушать ничего не хочет.
«Нет, говорит, меня не проведете! я знаю. Всегда с ней в театре; я же, говорит, и ложу
достану, иногда бог знает с какими хлопотами, а он в ней и заседает». Я уж тут не выдержал
и расхохотался. «Так тебе и надо, думаю, болван!» Ай да Александр! вот племянник! Только
совестно мне, что ты так хлопочешь для меня.
Александр был как в пытке. Со лба капали крупные капли пота. Он едва слышал, что
говорил дядя, и не смел взглянуть ни на него, ни на тетку.
Лизавета Александровна сжалилась над ним. Она покачала мужу головой, упрекая, что
он мучит племянника. Но Петр Иваныч не унялся.
– Сурков от ревности вздумал уверять меня, – продолжал он, – что ты уж будто и
влюблен по уши в Тафаеву. «Нет, уж извини, – говорю я ему, – вот это неправда: после
всего, что с ним случилось, он не влюбится. Он слишком хорошо знает женщин и презирает
их…» Не правда ли?
Александр, не поднимая глаз, кивнул головой.
Лизавета Александровна страдала за него.
– Петр Иваныч! – сказала она, чтоб как-нибудь замять речь.
– А? что?
– Давеча приходил человек от Лукьяновых с письмом.