Page 109 - Обыкновенная история

своим чередом… ну, понимаешь? Уж это в пятый раз я с ним играю шутку: прежде, бывало,
когда был холостой и помоложе, сам, а не то кого-нибудь из приятелей подошлю.
– Но я с нею незнаком, – сказал Александр.
– А для этого-то я и повезу тебя к ней в среду. По средам у ней собираются кое-кто из
старых знакомых.
– А если она отвечает любви Суркова, тогда, согласитесь, что мои угождения и
внимательность взбесят не одного его.
– Э, полно! Порядочная женщина, разглядев дурака, перестанет им заниматься,
особенно при свидетелях: самолюбие не позволит. Тут же около будет другой, поумнее и
покрасивее: она посовестится, скорей бросит. Вот для этого я и выбрал тебя.
Александр поклонился.
– Сурков не опасен, – продолжал дядя, – но Тафаева принимает очень немногих, так
что он может, пожалуй, в ее маленьком кругу прослыть и львом и умником. На женщин
много действует внешность. Он же мастер угодить, ну, его и терпят. Она, может быть,
кокетничает с ним, а он и того… И умные женщины любят, когда для них делают глупости,
особенно дорогие. Только они любят большею частью при этом не того, кто их делает, а
другого… Многие этого не хотят понять, в том числе и Сурков, – вот ты и вразуми его.
– Но Сурков, вероятно, там и не по средам бывает: в среду я ему помешаю, а в другие
дни как?
– Все учи тебя! Ты польсти ей, прикинься немножко влюбленным – со второго раза она
пригласит тебя уж не в среду, а в четверг или в пятницу, ты удвой внимательность, а я потом
немножко ее настрою, намекну, будто ты в самом деле – того… Она, кажется… сколько я
мог заметить… Такая чувствительная… должно быть, слабонервная… она, я думаю, тоже не
прочь от симпатии… от излияний…
– Как это можно? – говорил в раздумье Александр. – Если б я мог еще влюбиться – так?
а то не могу… и успеха не будет.
– Напротив, тут-то и будет. Если б ты влюбился, ты не мог бы притворяться, она сейчас
бы заметила и пошла бы играть с вами с обоими в дураки. А теперь… да ты мне взбеси
только Суркова: уж я знаю его, как свои пять пальцев. Он, как увидит, что ему не везет, не
станет тратить деньги даром, а мне это только и нужно… Слушай, Александр, это очень
важно для меня: если ты это сделаешь – помнишь две вазы, что понравились тебе на заводе?
они – твои: только пьедестал ты сам купи.
– Помилуйте, дядюшка, неужели вы думаете, что я…
– Да за что ж ты станешь даром хлопотать, терять время? Вот прекрасно! Ничего! вазы
очень красивы. В наш век без ничего ничего и не сделают. Когда я что-нибудь для тебя
сделаю, предложи мне подарок: я возьму.
– Странное поручение! – сказал Александр нерешительно.
– Надеюсь, ты не откажешься исполнить его для меня. Я для тебя тоже готов сделать,
что могу: когда понадобятся деньги – обратись… Так в среду! Эта история продолжится
месяц, много два. Я тебе скажу, как не нужно будет, тогда и брось.
– Извольте, дядюшка, я готов; только странно… За успех не ручаюсь… если б я мог
еще сам влюбиться, тогда… а то нет…
– И очень хорошо, что не можешь, а то бы все дело испортил. Я сам ручаюсь за успех.
Прощай!
Он ушел, а Александр долго еще сидел у камина, над милым пеплом.
Когда Петр Иваныч воротился домой, жена спросила: что Александр, что его повесть,
будет ли он писать?
– Нет, я его вылечил навсегда.
Адуев рассказал ей содержание письма, полученного им с повестью, и о том, как они
сожгли все.
– Ты без жалости, Петр Иваныч! – сказала Лизавета Александровна, – или не умеешь
ничего порядочно сделать, за что ни примешься.