Page 110 - Обыкновенная история

– Ты хорошо делала, что принуждала его бумагу марать! разве у него есть талант?
– Нет.
Петр Иваныч посмотрел на нее с удивлением.
– Так зачем же ты?..
– А ты все еще не понял, не догадался?
Он молчал и невольно вспомнил сцену свою с Александром.
– Чего ж тут не понять? это очень ясно! – говорил он, глядя на нее во все глаза.
– А что, скажи?
– Что… что… ты хотела дать ему урок… только иначе, мягче, по-своему…
– Не понимаешь, а еще умный человек! Отчего он был все это время весел, здоров,
почти счастлив? Оттого, что надеялся. Вот я и поддерживала эту надежду: ну, теперь ясно?
– Так это ты все хитрила с ним?
– Я думаю, это позволительно. А ты что наделал? Тебе его вовсе не жаль: отнял
последнюю надежду.
– Полно! Какую последнюю надежду: еще много глупостей впереди.
– Что он теперь будет делать? Опять станет ходить повеся нос?
– Нет! не станет: не до того будет: я задал ему работу.
– Что? опять перевод какой-нибудь о картофеле? Разве это может занять молодого
человека и особенно пылкого и восторженного? У тебя бы только была занята голова.
– Нет, моя милая, не о картофеле, а по заводу кое-что.

III

Настала и среда. В гостиной Юлии Павловны собралось человек двенадцать или
пятнадцать гостей. Четыре молодые дамы, два иностранца с бородами, заграничные
знакомые хозяйки да офицер составляли один кружок.
Отдельно от них, на бержерке, сидел старик, по-видимому отставной военный, с двумя
клочками седых волос под носом и со множеством ленточек в петлице. Он толковал с
каким-то пожилым человеком о предстоявших откупах.
В другой комнате старушка и двое мужчин играли в карты. За фортепиано сидела очень
молоденькая девица, другая тут же разговаривала со студентом.
Явились Адуевы. Редко кто умел войти с такой непринужденностью и достоинством в
гостиную, как Петр Иваныч. За ним с какой-то нерешимостью следовал Александр.
Какая разница между ними: один целой головой выше, стройный, полный, человек
крепкой и здоровой натуры, с самоуверенностью в глазах и в манерах. Но ни в одном
взгляде, ни в движении, ни в слове нельзя было угадать мысли или характера Петра Иваныча
– так все прикрыто было в нем светскостью и искусством владеть собой. Кажется, у него
рассчитаны были и жесты и взгляды. Бледное, бесстрастное лицо показывало, что в этом
человеке немного разгула страстям под деспотическим правлением ума, что сердце у него
бьется или не бьется по приговору головы.
В Александре, напротив, все показывало слабое и нежное сложение, и изменчивое
выражение лица, и какая-то лень или медленность и неровность движений, и матовый взгляд,
который сейчас высказывал, какое ощущение тревожило сердце его или какая мысль
шевелилась в голове. Он был среднего роста, но худ и бледен, – не от природы, как Петр
Иваныч, а от беспрерывных душевных волнений; волосы не росли, как у того, густым лесом
по голове и по щекам, но спускались по вискам и по затылку длинными, слабыми, но
чрезвычайно мягкими, шелковистыми прядями светлого цвета, с прекрасным отливом.
Дядя представил племянника.
– А моего приятеля Суркова нет? – спросил Петр Иваныч, оглядываясь с удивлением. –
Он забыл вас.
– О нет! я очень благодарна ему, – отвечала хозяйка. – Он посещает меня. Вы знаете, я,
кроме знакомых моего покойного мужа, почти никого не принимаю.