Page 157 - Обыкновенная история

– Туда же, за моего Сашеньку норовила, ворона этакая!
– Куда ей, матушка, за этакого сокола! Жду не дождусь, как бы взглянуть: чай,
красавец какой! Я что-то смекаю, Анна Павловна: не высватал ли он там себе какую-нибудь
княжну или графиню, да не едет ли просить вашего благословения да звать на свадьбу?
– Что вы, Антон Иваныч! – сказала Анна Павловна, млея от радости.
– Право!
– Ах! вы, голубчик мой, дай бог вам здоровья!.. Да! вот было из ума вон: хотела вам
рассказать, да и забыла: думаю, думаю, что такое, так на языке и вертится; вот ведь, чего
доброго, так бы и прошло. Да не позавтракать ли вам прежде, или теперь рассказать?
– Все равно, матушка, хоть во время завтрака: я не пророню ни кусочка… ни словечка,
бишь.
– Ну вот, – начала Анна Павловна, когда принесли завтрак и Антон Иваныч уселся за
стол, – и вижу я…
– А что ж, вы сами-то разве не станете кушать? – спросил Антон Иваныч.
– И! до еды ли мне теперь? Мне и кусок в горло не пойдет; давеча и чашки чаю не
допила. Вот я вижу во сне, что я будто сижу этак-то, а так, напротив меня, Аграфена стоит с
подносом. Я и говорю будто ей: «Что же, мол, говорю, у тебя, Аграфена, поднос-то пустой?»
– а она молчит, а сама смотрит все на дверь. «Ах, матушки мои! – думаю во сне-то сама про
себя, – что же это она уставила туда глаза?» Вот и я стала смотреть… смотрю: вдруг
Сашенька и входит, такой печальный, подошел ко мне и говорит, да так, словно наяву
говорит: «Прощайте, говорит, маменька, я еду далеко, вон туда, – и указал на озеро, – и
больше, говорит, не приеду». – «Куда же это, мой дружочек?» – спрашиваю я, а сердце так и
ноет у меня. Он будто молчит, а сам смотрит на меня так странно да жалостно. «Да откуда
ты взялся, голубчик?» – будто спрашиваю я опять. А он, сердечный, вздохнул и опять указал
на озеро. «Из омута, – молвил чуть слышно, – от водяных». Я так вся и затряслась – и
проснулась. Подушка у меня вся в слезах; и наяву-то не могу опомниться; сижу на постели, а
сама плачу, так и заливаюсь, плачу. Как встала, сейчас затеплила лампадку перед Казанской
божией матерью: авось она, милосердная заступница наша, сохранит его от всяких бед и
напастей. Такое сомнение навело, ей-богу! не могу понять, что бы это значило? Не
случилось бы с ним чего-нибудь? Гроза же этакая…
– Это хорошо, матушка, плакать во сне: к добру! – сказал Антон Иваныч, разбивая яйцо
о тарелку, – завтра непременно будет.
– А я было думала, не пойти ли нам после завтрака до рощи, навстречу ему; как-нибудь
бы дотащились; да вон ведь грязь какая вдруг сделалась.
– Нет, сегодня не будет: у меня есть примета!
В эту минуту по ветру донеслись отдаленные звуки колокольчика и вдруг смолкли.
Анна Павловна притаила дыхание.
– Ах! – сказала она, облегчая грудь вздохом, – а я было думала…
Вдруг опять.
– Господи, боже мой! никак колокольчик? – сказала она и бросилась к балкону.
– Нет, – отвечал Антон Иваныч, – это жеребенок тут близко пасется с колокольчиком
на шее: я видел дорогой. Еще я пугнул его, а то в рожь бы забрел. Что вы не велите
стреножить?
Вдруг колокольчик зазвенел как будто под самым балконом и заливался все громче и
громче.
– Ах, батюшки! так и есть: сюда, сюда едет! Это он, он! – кричала Анна Павловна. –
Ах, ах! Бегите, Антон Иваныч! Где люди? Где Аграфена? Никого нет!.. точно в чужой дом
едет, боже мой!
Она совсем растерялась. А колокольчик звенел уже как будто в комнате.
Антон Иваныч выскочил из-за стола.
– Он! он! – кричал Антон Иваныч, – вон и Евсей на козлах! Где же у вас образ,
хлеб-соль? Дайте скорее! Что же я вынесу к нему на крыльцо? Как можно без хлеба и соли?