Page 158 - Обыкновенная история

примета есть… Что это у вас за беспорядок! никто не подумал! Да что ж вы сами-то, Анна
Павловна, стоите, нейдете навстречу? Бегите скорее!..
– Не могу! – проговорила она с трудом, – ноги отнялись.
И с этими словами опустилась в кресла. Антон Иваныч схватил со стола ломоть хлеба,
положил на тарелку, поставил солонку и бросился было в дверь.
– Ничего не приготовлено! – ворчал он.
Но в те же двери навстречу ему ворвались три лакея и две девки.
– Едет! едет! приехал! – кричали они, бледные, испуганные, как будто приехали
разбойники.
Вслед за ними явился и Александр.
– Сашенька! друг ты мой!.. – воскликнула Анна Павловна и вдруг остановилась и
глядела в недоумении на Александра.
– Где же Сашенька? – спросила она.
– Да это я, маменька! – отвечал он, целуя у ней руку.
– Ты?
Она поглядела на него пристально.
– Ты, точно ты, мой друг? – сказала она и крепко обняла его. Потом вдруг опять
посмотрела на него.
– Да что с тобой? Ты нездоров? – спросила она с беспокойством, не выпуская его из
объятий.
– Здоров, маменька.
– Здоров! Что ж с тобой сталось, голубчик ты мой? Таким ли я отпустила тебя?
Она прижала его к сердцу и горько заплакала. Она целовала его в голову, в щеки, в
глаза.
– Где же твои волоски? как шелк были! – приговаривала она сквозь слезы, – глаза
светились, словно две звездочки; щеки – кровь с молоком; весь ты был, как наливное
яблочко! Знать, извели лихие люди, позавидовали твоей красоте да моему счастью! А
дядя-то чего смотрел? А еще отдала с рук на руки, как путному человеку! Не умел сберечь
сокровища! Голубчик ты мой!..
Старушка плакала и осыпа́ла ласками Александра.
«Видно, слезы-то во сне не к добру!» – подумал Антон Иваныч.
– Что это вы, матушка, над ним, словно над мертвым, вопите? – шепнул он, –
нехорошо, примета есть.
– Здравствуйте, Александр Федорыч! – сказал он, – привел бог еще и на этом свете
увидеться.
Александр молча подал ему руку. Антон Иваныч пошел посмотреть, все ли вытащили
из кибитки, потом стал сзывать дворню здороваться с барином. Но все уже толпились в
передней и в сенях. Он всех расставил в порядке и учил, кому как здороваться: кому
поцеловать у барина руку, кому плечо, кому только полу платья, и что говорить при этом.
Одного парня совсем прогнал, сказав ему: «Ты поди прежде рожу вымой да нос утри».
Евсей, подпоясанный ремнем, весь в пыли, здоровался с дворней; она кругом обступила
его. Он дарил петербургские гостинцы: кому серебряное кольцо, кому березовую табакерку.
Увидя Аграфену, он остановился как окаменелый, и смотрел на нее молча, с глупым
восторгом. Она поглядела на него сбоку, исподлобья, но тотчас же невольно изменила себе:
засмеялась от радости, потом заплакала было, но вдруг отвернулась в сторону и
нахмурилась.
– Что молчишь? – сказала она, – экой болван: и не здоровается!
Но он не мог ничего говорить. Он с той же глупой улыбкой подошел к ней. Она едва
дала ему обнять себя.
– Принесла нелегкая, – говорила она сердито, глядя на него по временам украдкой; но в
глазах и в улыбке ее выражалась величайшая радость. – Чай, петербургские-то… свертели
там вас с барином? Вишь, усищи какие отрастил!