Page 156 - Обыкновенная история
P. 156

При первом ударе грома Анна Павловна перекрестилась и ушла с балкона.
                     – Нет, уж сегодня нечего, видно, ждать, – сказала она со вздохом, – от грозы где-нибудь
               остановился, разве к ночи.
                     Вдруг послышался стук колес, только не от рощи, а с другой стороны. Кто-то въехал на
               двор. У Адуевой замерло сердце.
                     «Как же оттуда? – думала она, – разве не хотел ли он тайком приехать? Да нет, тут не
               дорога».
                     Она  не  знала,  что  подумать;  но  вскоре  все  объяснилось.  Через  минуту  вошел  Антон
               Иваныч. Волосы его серебрились проседью; сам он растолстел; щеки отекли от бездействия
               и объедения. На нем был тот же сюртук, те же широкие панталоны.
                     – Уж  я  вас  ждала,  ждала,  Антон  Иваныч, –  начала  Анна  Павловна, –  думала,  что  не
               будете, – отчаялась было.
                     – Грех это думать! к кому другому, матушка,  –  так! меня не ко всякому залучишь…
               только не к вам. Замешкался не по своей вине: ведь я нынче на одной лошадке разъезжаю.
                     – Что так? – спросила рассеянно Анна Павловна, подвигаясь к окну.
                     – Чего,  матушка,  с  крестин  у  Павла  Савича  пегашка  захромала:  угораздила  нелегкая
               кучера положить через канавку старую дверь от амбара… бедные люди, видите! Не стало
               новой дощечки! А на двери-то был гвоздь или крючок, что ли, – лукавый их знает! Лошадь
               как  ступила,  так  в  сторону  и  шарахнулась  и  мне  чуть  было  шеи  не  сломала…  пострелы
               этакие! Вот с тех пор и хромает… Ведь есть же скареды такие! Вы не поверите, матушка, что
               это у них в доме: в иной богадельне лучше содержат народ. А в Москве, на Кузнецком мосту,
               что год, то тысяч десять и просадят!
                     Анна Павловна слушала его рассеянно и слегка покачала головой, когда он кончил.
                     – А ведь я от Сашеньки письмо получила, Антон Иваныч! – перебила она, – пишет, что
               около двадцатого будет: так я и не вспомнилась от радости.
                     – Слышал,  матушка:  Прошка  сказывал,  да  я  сначала-то  не  разобрал,  что  он  говорит:
               подумал, что уж и приехал; с радости меня индо в пот бросило.
                     – Дай бог вам здоровья, Антон Иваныч, что любите нас.
                     – Еще бы не любить! Да ведь я Александра Федорыча на руках носил: все равно, что
               родной.
                     – Спасибо  вам,  Антон Иваныч:  бог  вас  наградит!  А  я  другую  ночь  почти  не  сплю и
               людям не даю спать: неравно приедет, а мы все дрыхнем – хорошо будет! Вчера и третьего
               дня до рощи пешком ходила, и нынче бы пошла, да старость проклятая одолевает. Ночью
               бессонница  истомила.  Садитесь-ка,  Антон  Иваныч.  Да  вы  все  перемокли:  не  хотите  ли
               выпить  и  позавтракать?  Обедать-то,  может  быть,  поздно  придется:  станем  поджидать
               дорогого гостя.
                     – Так разве, закусить. А то я уж, признаться, завтракать-то завтракал.
                     – Где это вы успели?
                     – А на перепутье у Марьи Карповны остановился. Ведь мимо их приходилось: больше
               для лошади, нежели для себя: ей дал отдохнуть. Шутка ли по нынешней жаре двенадцать
               верст  махнуть!  Там  кстати  и  закусил.  Хорошо,  что  не  послушался:  не  остался,  как  ни
               удерживали, а то бы гроза захватила там на целый день.
                     – Что, каково поживает Марья Карповна?
                     – Слава богу! кланяется вам.
                     – Покорно благодарю; а дочка-то, Софья Михайловна, с муженьком-то, что?
                     – Ничего,  матушка;  уж  шестой  ребеночек  в  походе.  Недели  через  две  ожидают.
               Просили  меня  побывать  около  того  времени.  А  у  самих  в  доме  бедность  такая,  что  и  не
               глядел бы. Кажись, до детей ли бы? так нет: туда же!
                     – Что вы!
                     – Ей-богу! в покоях косяки все покривились; пол так и ходит под ногами; через крышу
               течет. И поправить-то не на что, а на стол подадут супу, ватрушек да баранины – вот вам и
               все! А ведь как усердно зовут!
   151   152   153   154   155   156   157   158   159   160   161