Page 154 - Обыкновенная история

тебя есть дядя и друг – слышишь? и если понадобятся служба, занятия и презренный металл,
смело обратись ко мне: всегда найдешь и то, и другое, и третье.
– А если понадобится участие, – сказала Лизавета Александровна, – утешение в горе,
теплая, надежная дружба…
– И искренние излияния, – прибавил Петр Иваныч.
– …так вспомните, – продолжала Лизавета Александровна, – что у вас есть тетка и
друг.
– Ну, этого, милая, и в деревне не занимать стать: все есть: и цветы, и любовь, и
излияния, и даже тетка.
Александр был растроган; он не мог сказать ни слова. Прощаясь с дядей, он простер
было к нему объятия, хоть и не так живо, как восемь лет назад. Петр Иваныч не обнял его, а
взял только его за обе руки и пожал их крепче, нежели восемь лет назад. Лизавета
Александровна залилась слезами.
– Ух! гора с плеч, слава богу! – сказал Петр Иваныч, когда Александр уехал, – как
будто и пояснице легче стало!
– Что он тебе сделал? – промолвила сквозь слезы жена.
– Что? просто мученье: хуже, чем с фабричными: тех, если задурят, так посечешь; а с
ним что станешь делать?
Тетка проплакала целый день, и когда Петр Иваныч спросил обедать, ему сказали, что
стола не готовили, что барыня заперлась у себя в кабинете и не приняла повара.
– А все Александр! – сказал Петр Иваныч. – Что это за мука с ним!
Он поворчал, поворчал и поехал обедать в английский клуб.
Дилижанс рано утром медленно тащился из города и увозил Александра Федорыча и
Евсея.
Александр, высунув голову из окна кареты, всячески старался настроить себя на
грустный тон и наконец мысленно разрешился монологом.
Проезжали мимо куаферов, дантистов, модисток, барских палат. «Прощай, – говорил
он, покачивая головой и хватаясь за свои жиденькие волосы, – прощай, город поддельных
волос, вставных зубов, ваточных подражаний природе, круглых шляп, город учтивой спеси,
искусственных чувств, безжизненной суматохи! Прощай, великолепная гробница глубоких,
сильных, нежных и теплых движений души. Я здесь восемь лет стоял лицом к лицу с
современною жизнью, но спиною к природе, и она отвернулась от меня: я утратил
жизненные силы и состарился в двадцать девять лет; а было время…

Прощай, прощай, город,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил. 54

К вам простираю объятия, широкие поля, к вам, благодатные веси и пажити моей
родины: примите меня в свое лоно, да оживу и воскресну душой!»
Тут он прочел стихотворение Пушкина: «Художник варвар кистью сонной» и т.д., отер
влажные глаза и спрятался в глубину кареты.

VI

Утро было прекрасное. Знакомое читателю озеро в селе Грачах чуть-чуть рябело от
легкой зыби. Глаза невольно зажимались от слепительного блеска солнечных лучей,
сверкавших то алмазными, то изумрудными искрами в воде. Плакучие березы купали в озере
свои ветви, и кое-где берега поросли осокой, в которой прятались большие желтые цветы,

54 Где я страдал, где я любил – из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина (гл. 1, строфа L)