Page 164 - Обыкновенная история

– Похлопочите, помогите, отец родной.
Он ушел, а она задумалась.
Женский инстинкт и сердце матери говорили ей, что не пища главная причина
задумчивости Александра. Она стала искусно выведывать намеками, стороной, но Александр
не понимал этих намеков и молчал. Так прошли недели две-три. Поросят, цыплят и индеек
пошло на Антона Иваныча множество, а Александр все был задумчив, худ, и волосы не
росли.
Тогда Анна Павловна решилась поговорить с ним напрямки.
– Послушай, друг мой, Сашенька, – сказала она однажды, – вот уж с месяц, как ты
живешь здесь, а я еще не видала, чтоб ты улыбнулся хоть раз: ходишь словно туча, смотришь
в землю. Или тебе ничто не мило на родной стороне? Видно, на чужой милее; тоскуешь по
ней, что ли? Сердце мое надрывается, глядя на тебя. Что с тобой сталось? Расскажи ты мне:
чего тебе недостает? я ничего не пожалею. Обидел ли кто тебя: я доберусь и до того.
– Не беспокойтесь, маменька, – сказал Александр, – это так, ничего! я вошел в лета,
стал рассудительнее, оттого и задумчив…
– А худ-то отчего? а волосы-то где?
– Я не могу рассказать отчего… всего не перескажешь, что было в восемь лет… может
быть, и здоровье немного, расстроилось…
– Что ж у тебя болит?
– Болит и тут, и здесь. – Он указал на голову и сердце. Анна Павловна дотронулась
рукой до его лба.
– Жару нет, – сказала она. – Что ж бы это такое было? стреляет, что ли, в голову?
– Нет… так…
– Сашенька! пошлем за Иваном Андреичем.
– Кто это Иван Андреич?
– Новый лекарь; года два как приехал. Дока такой, что чудо! Лекарств почти никаких
не прописывает; сам делает какие-то крохотные зернышки – и помогают. Вон у нас Фома
животом страдал; трои сутки ревмя ревел: он дал ему три зернышка, как рукой сняло!
Полечись, голубчик!
– Нет, маменька, он не поможет мне: это так пройдет.
– Да отчего же ты скучаешь? Что это за напасть такая?
– Так…
– Чего тебе хочется?
– И сам не знаю; так скучаю.
– Экое диво, господи! – сказала Анна Павловна. – Пища, ты говоришь, тебе нравится,
удобства все есть, и чин хороший… чего бы, кажется? а скучаешь! Сашенька, – сказала она,
помолчав, тихо, – не пора ли тебе… жениться?
– Что вы! нет, я не женюсь.
– А у меня есть на примете девушка – точно куколка: розовенькая, нежненькая; так,
кажется, из косточки в косточку мозжечок и переливается. Талия такая тоненькая, стройная;
училась в городе, в пансионе. За ней семьдесят пять душ да двадцать пять тысяч деньгами, и
приданое славное: в Москве делали; и родня хорошая… А? Сашенька? Я уж с матерью раз за
кофеем разговорилась, да шутя и забросила словечко: у ней, кажется, и ушки на макушке от
радости…
– Я не женюсь, – повторил Александр.
– Как, никогда?
– Никогда.
– Господи помилуй! что ж из этого будет? Все люди как люди, только ты один бог
знает на кого похож! А мне-то бы радость какая! привел бы бог понянчить внучат. Право,
женись на ней; ты ее полюбишь…
– Я не полюблю, маменька: я уж отлюбил.
– Как отлюбил, не женясь? Кого ж ты любил там?