Page 165 - Обыкновенная история

– Девушку.
– Что ж не женился?
– Она изменила мне.
– Как изменила? Ведь ты еще не был женат на ней?
Александр молчал.
– Хороши же там у вас девушки: до свадьбы любят! Изменила! мерзавка этакая!
Счастье-то само просилось к ней в руки, да не умела ценить, негодница! Увидала бы я ее, я
бы ей в рожу наплевала. Чего дядя-то смотрел? Кого это она нашла лучше, посмотрела бы
я?.. Что ж, разве одна она? полюбишь в другой раз.
– Я и в другой раз любил.
– Кого же?
– Вдову.
– Ну, что ж не женился?
– Той я сам изменил.
Анна Павловна глядела на Александра и не знала, что сказать.
– Изменил!.. – повторила она. – Видно, беспутная какая-нибудь! – прибавила потом. –
Подлинно омут, прости господи: любят до свадьбы, без обряда церковного; изменяют… Что
это делается на белом свете, как поглядишь! Знать, скоро света преставление!.. Ну, скажи, не
хочется ли тебе чего-нибудь? Может быть, пища тебе не по вкусу? Я из города повара
выпишу…
– Нет, благодарю: все хорошо.
– Может быть, тебе скучно одному: я за соседями пошлю.
– Нет, нет. Не тревожьтесь, маменька! мне здесь покойно, хорошо; все пройдет… я еще
не осмотрелся.
Вот и все, чего могла добиться Анна Павловна.
«Нет, – думала она, – без бога, видно, ни на шаг». Она предложила Александру поехать
с ней к обедне в ближайшее село, но он проспал два раза, а будить она его не решалась.
Наконец она позвала его вечером ко всенощной. «Пожалуй», – сказал Александр, и они
поехали. Мать вошла в церковь и стала у самого клироса, Александр остался у дверей.
Солнце уж садилось и бросало косвенные лучи, которые то играли по золотым окладам
икон, то освещали темные и суровые лики святых и уничтожали своим блеском слабое и
робкое мерцание свеч. Церковь была почти пуста: крестьяне были на работе в поле; только в
углу у выхода теснилось несколько старух, повязанных белыми платками. Иные,
пригорюнившись и опершись щекой на руку, сидели на каменной ступеньке придела и по
временам испускали громкие и тяжкие вздохи, бог знает, о грехах ли своих, или о домашних
делах. Другие, припав к земле, долго лежали ниц, молясь.
Свежий ветерок врывался сквозь чугунную решетку в окно и то приподнимал ткань на
престоле, то играл сединами священника, или перевертывал лист книги и тушил свечу. Шаги
священника и дьячка громко раздавались по каменному полу в пустой церкви; голоса их
уныло разносились по сводам. Вверху, в куполе, звучно кричали галки и чирикали воробьи,
перелетавшие от одного окна к другому, и шум крыльев их и звон колоколов заглушали
иногда службу…
«Пока в человеке кипят жизненные силы, – думал Александр, – пока играют желания и
страсти, он занят чувственно, он бежит того успокоительного, важного и торжественного
созерцания, к которому ведет религия… он приходит искать утешения в ней с угасшими,
растраченными силами, с сокрушенными надеждами, с бременем лет…»
Мало-помалу при виде знакомых предметов в душе Александра пробуждались
воспоминания. Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки в Петербург;
вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему об
ангеле-хранителе, который стоит на страже души человеческой и вечно враждует с
нечистым; как она, указывая ему на звезды, говорила, что это очи божиих ангелов, которые
смотрят на мир и считают добрые и злые дела людей; как небожители плачут, когда в итоге