Page 23 - Обыкновенная история

вырастет Сашенька – тогда еще трехлетний ребенок, – может быть, и вы, братец, приласкаете
его…» Тут Петр Иваныч встал и скорыми шагами пошел в переднюю…
– Василий! – сказал он, – когда придет мой племянник, то не отказывай. Да поди узнай,
занята ли здесь вверху комната, что отдавалась недавно, и если не занята, так скажи, что я
оставляю ее за собой. А! это гостинцы! Ну что мы станем с ними делать?
– Давеча наш лавочник видел, как несли их вверх; он спрашивал, не уступим ли ему
мед: «Я, говорит, хорошую цену дам», и малину берет…
– Прекрасно! отдай ему. Ну, а полотно куда девать? разве не годится ли на чехлы?.. Так
спрячь полотно и варенье спрячь – его можно есть: кажется, порядочное.
Только что Петр Иваныч расположился бриться, как явился Александр Федорыч. Он
было бросился на шею к дяде, но тот, пожимая мощной рукой его нежную, юношескую руку,
держал его в некотором отдалении от себя, как будто для того, чтобы наглядеться на него, а
более, кажется, затем, чтобы остановить этот порыв и ограничиться пожатием.
– Мать твоя правду пишет, – сказал он, – ты живой портрет покойного брата: я бы
узнал тебя на улице. Но ты лучше его. Ну, я без церемонии буду продолжать бриться, а ты
садись вот сюда – напротив, чтобы я мог видеть тебя, и давай беседовать.
За этим Петр Иваныч начал делать свое дело, как будто тут никого не было, и
намыливал щеки, натягивая языком то ту, то другую. Александр был сконфужен этим
приемом и не знал, как начать разговор. Он приписал холодность дяди тому, что не
остановился прямо у него.
– Ну, что твоя матушка? здорова ли? Я думаю, постарела? – спросил дядя, делая разные
гримасы перед зеркалом.
– Маменька, слава богу, здорова, кланяется вам, и тетушка Марья Павловна тоже, –
сказал робко Александр Федорыч. – Тетушка поручила мне обнять вас… – Он встал и
подошел к дяде, чтоб поцеловать его в щеку, или в голову, или в плечо, или, наконец, во что
удастся.
– Тетушке твоей пора бы с летами быть умнее, а она, я вижу, все такая же дура, как
была двадцать лет тому назад…
Озадаченный Александр задом воротился на свое место.
– Вы получили, дядюшка, письмо?.. – сказал он.
– Да, получил.
– Василий Тихоныч Заезжалов, – начал Александр Федорыч, – убедительно просит вас
справиться и похлопотать о его деле…
– Да, он пишет ко мне… У вас еще не перевелись такие ослы?
Александр не знал, что и подумать – так его сразили эти отзывы.
– Извините, дядюшка… – начал он почти с трепетом.
– Что?
– Извините, что я не приехал прямо к вам, а остановился в конторе дилижансов… Я не
знал вашей квартиры…
– В чем тут извиняться? Ты очень хорошо сделал. Матушка твоя бот знает что
выдумала. Как бы ты ко мне приехал, не знавши, можно ли у меня остановиться, или нет?
Квартира у меня, как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, еще
рабочий кабинет, гардеробная да туалетная – лишней комнаты нет. Я бы стеснил тебя, а ты
меня… А я нашел для тебя здесь же в доме квартиру…
– Ах, дядюшка! – сказал Александр, – как мне благодарить вас за эту заботливость?
И он опять вскочил с места с намерением словом и делом доказать свою
признательность.
– Тише, тише, не трогай! – заговорил дядя, – бритвы преострые, того и гляди
обрежешься сам и меня обрежешь.
Александр увидел, что ему, несмотря на все усилия, не удастся в тот день ни разу
обнять и прижать к груди обожаемого дядю, и отложил это намерение до другого раза.
– Комната превеселенькая, – начал Петр Иваныч, – окнами немного в стену