Page 6 - Обыкновенная история

горше. Человек реального взгляда на вещи сначала духовно убил своего племянника,
который по-своему был даже мил его сердцу, и чуть не довел до чахотки любимую жену
Лизавету Александровну. В конце концов Петр Иваныч собирается продать свой завод,
бросить службу, отказаться от звания тайного советника и мечтает об одном – уехать в
Италию, где, может быть, ему удастся продлить жизнь своей жены.
Племянник превратился в дядю, да еще с «припеком»! Дядя в какой-то степени
превращается в племянника. Совершенно невольно Гончаров, доказывающий нам
преимущества трезвого разума и расчета, криком кричит о том, что любовь к людям выше
всякого расчета и бездушного дела. Именно как истинный художник Гончаров не видел в
свое время выхода из этой драматической коллизии: возможности сочетать большое дело с
истинно человеческой сущностью. Всякое дело, если оно является только средством личного
преуспеяния, становится тяжким, а порой и гибельным для причастных к нему людей. Мир
предпринимательства жесток.
Гончаров-мыслитель и Гончаров-художник боролись на протяжении всего романа.
Победил Гончаров-художник. И мы с полным правом можем отнести его к тем выдающимся
писателям прошлого века, реализм которых, по словам Ф.Энгельса, «может проявиться даже
независимо от взглядов».
Юношу или девушку, приславших мне записку с вопросом: «Как жить – чувством или
разумом?» – я попросил бы прочесть и перечесть «Обыкновенную историю». Правда, в
романе Гончарова не найти прямого ответа на такой вопрос. Но этот старый роман очень
поможет молодым людям самостоятельно найти ответы на некоторые важные вопросы,
которые ставит перед ними век двадцатый.

Виктор Розов

Часть первая

I

Однажды летом, в деревне Грачах, у небогатой помещицы Анны Павловны Адуевой,
все в доме поднялись с рассветом, начиная с хозяйки до цепной собаки Барбоса.
Только единственный сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как следует
спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а в доме все суетились и хлопотали.
Люди ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не разбудить молодого барина. Чуть
кто-нибудь стукнет, громко заговорит, сейчас, как раздраженная львица, являлась Анна
Павловна и наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда,
по мере гнева и сил своих, и толчком.
На кухне стряпали в трое рук, как будто на десятерых, хотя все господское семейство
только и состояло, что из Анны Павловны да Александра Федорыча. В сарае вытирали и
подмазывали повозку. Все были заняты и работали до поту лица. Барбос только ничего не
делал, но и тот по-своему принимал участие в общем движении. Когда мимо его проходил
лакей, кучер или шмыгала девка, он махал хвостом и тщательно обнюхивал проходящего, а
сам глазами, кажется, спрашивал: «Скажут ли мне, наконец, что у нас сегодня за суматоха?»
А суматоха была оттого, что Анна Павловна отпускала сына в Петербург на службу,
или, как она говорила, людей посмотреть и себя показать. Убийственный для нее день! От
этого она такая грустная и расстроенная. Часто, в хлопотах, она откроет рот, чтоб приказать
что-нибудь, и вдруг остановится на полуслове, голос ей изменит, она отвернется в сторону и
оботрет, если успеет, слезу, а не успеет, так уронит ее в чемодан, в который сама укладывала
Сашенькино белье. Слезы давно кипят у ней в сердце; они подступили к горлу, давят грудь и
готовы брызнуть в три ручья; но она как будто берегла их на прощанье и изредка тратила по
капельке.
Не одна она оплакивала разлуку: сильно горевал тоже камердинер Сашеньки, Евсей. Он