Page 67 - Обломов

Плохо верили обломовцы и душевным тревогам, не принимали за жизнь круговорота
вечных стремлений куда-то, к чему-то, боялись, как огня, увлечения страстей, и как в другом
месте тело у людей быстро сгорало от вулканической работы внутреннего, душевного огня,
так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле.
Не клеймила их жизнь, как других, ни преждевременными морщинами, ни
нравственными разрушительными ударами и недугами.
Добрые люди понимали ее не иначе, как идеалом покоя и бездействия, нарушаемого по
временам разными неприятными случайностями, как-то: болезнями, убытками, ссорами и
между прочим трудом.
Они сносили труд как наказание, наложенное еще на праотцев наших, но любить не
могли, и где был случай, всегда от него избавлялись, находя это возможным и должным.
Они никогда не смущали себя никакими туманными умственными или нравственными
вопросами, оттого всегда и цвели здоровьем и весельем, оттого там жили долго, мужчины в
сорок лет походили на юношей, старики не боролись с трудной, мучительной смертью. а,
дожив до невозможности, умирали как будто украдкой, тихо застывая и незаметно испуская
последний вздох. Оттого и говорят, что прежде был крепче народ.
Да, в самом деле крепче: прежде не торопились объяснять ребенку значения жизни и
приготовлять его к ней, как к чему-то мудреному и нешуточному, не томили его над
книгами, которые рождают в голове тьму вопросов, а вопросы гложут ум и сердце и
сокращают жизнь.
Норма жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее, тоже готовую,
от дедушки, а дедушка от прадедушки, с заветом блюсти ее целость и неприкосновенность,
как огонь Весты. Как что делалось при дедах и отцах, так делалось при отце Ильи Ильича,
так, может быть, делается еще и теперь в Обломовке.
О чем же им было задумываться и чем волноваться, что узнавать, каких целей
добиваться?
Ничего не нужно: жизнь, как покойная река, текла мимо их, им оставалось только
сидеть на берегу этой реки и наблюдать неизбежные явления, которые по очереди, без зову,
представали пред каждого из них.
И вот воображению спящего Ильи Ильича начали так же по очереди, как живые
картины, открываться сначала три главные акта жизни, разыгрывавшиеся как в его
семействе, так у родственников и знакомых: роди'ны, свадьба, похороны.
Потом потянулась пестрая процессия веселых и печальных подразделений ее: крестин,
именин, семейных праздников, заговенья, разговенья, шумных обедов, родственных съездов,
приветствий, поздравлений, официальных слез и улыбок.
Все отправлялось с такою точностью, так важно и торжественно.
Ему представлялись даже знакомые лица и мины их при разных обрядах, их
заботливость и суета. Дайте им какое хотите щекотливое сватовство, какую хотите
торжественную свадьбу или именины — справят по всем правилам, без малейшего
упущения. Кого где посадить, что и как подать, кому с кем ехать в церемонии, примету ли
соблюсти — во всем этом никто никогда не делал ни малейшей ошибки в Обломовке.
Ребенка ли выходить не сумеют там? Стоит только взглянуть, каких розовых и
увесистых купидонов носят и водят за собой тамошние матери. Они на том стоят, чтоб дети
были толстенькие, беленькие и здоровенькие.
Они отступятся от весны, знать ее не захотят, если не испекут в начале ее жаворонка.
Как им не знать и не исполнять этого?
Тут вся их жизнь и наука, тут все их скорби и радости: оттого они и гонят от себя
всякую другую заботу и печаль и не знают других радостей, жизнь их кишела
исключительно этими коренными и неизбежными событиями, которые и задавали
бесконечную пищу их уму и сердцу.
Они с бьющимся от волнения сердцем ожидали обряда, пира, церемонии, а потом,
окрестив, женив или похоронив человека, забывали самого человека и его судьбу и