Page 73 - Обломов

водку и посмотрите в рюмку.
После ужина, почмокавшись и перекрестив друг друга, все расходятся по своим
постелям, и сон воцаряется над беспечными головами.
Видит Илья Ильич во сне не один, не два такие вечера, но целые недели, месяцы и годы
так проводимых дней и вечеров.
Ничто не нарушало однообразия этой жизни, и сами обломовцы не тяготились ею,
потому что и не представляли себе другого житья-бытья, а если б и смогли представить, то с
ужасом отвернулись бы от него.
Другой жизни и не хотели и не любили бы они. Им бы жаль было, если б
обстоятельства внесли перемены в их быт, какие бы то ни были. Их загрызет тоска, если
завтра не будет похоже на сегодня, а послезавтра на завтра.
Зачем им разнообразие, перемены, случайности, на которые напрашиваются другие?
Пусть же другие и расхлебывают эту чашу, а им, обломовцам, ни до чего и дела нет. Пусть
другие живут как хотят.
Ведь случайности, хоть бы и выгоды какие-нибудь, беспокойны: они требуют хлопот,
забот, беготни, не посиди на месте, торгуй или пиши — словом, поворачивайся, шутка ли!
Они продолжали целые десятки лет сопеть, дремать и зевать или заливаться
добродушным смехом от деревенского юмора, или, собираясь в кружок, рассказывали, что
кто видел ночью во сне.
Если сон был страшный — все задумывались, боялись не шутя, если пророческий —
все непритворно радовались или печалились, смотря по тому, горестное или утешительное
снилось во сне. Требовал ли сон соблюдения какой-нибудь приметы, тотчас для этого
принимались деятельные меры.
Не это, так играют в дураки, в свои козыри, а по праздникам с гостями в бостон, или
раскладывают гранпасьянс, гадают на червонного короля да на трефовую даму,
предсказывая марьяж.
Иногда приедет какая-нибудь Наталья Фаддеевна гостить на неделю, на две. Сначала
старухи переберут весь околоток, кто как живет, кто что делает, они проникнут не только в
семейный быт, в закулисную жизнь, но в сокровенные помыслы и намерения каждого, влезут
в душу, побранят, обсудят недостойных, всего более неверных мужей, потом пересчитают
разные случаи: именины, крестины, родины, кто чем угощал, кого звал, кого нет.
Уставши от этого, начнут показывать обновки, платья, салопы, даже юбки и чулки.
Хозяйка похвастается какими-нибудь полотнами, нитками, кружевами домашнего изделия.
Но истощится и это. Тогда пробавляются кофеями, чаями, вареньями. Потом уже
переходят к молчанию.
Сидят подолгу, глядя друг на друга, по временам тяжко о чем-то вздыхают. Иногда
которая-нибудь и заплачет.
— Что ты, мать моя? — спросит в тревоге другая.
— Ох, грустно, голубушка! — отвечает с тяжким вздохом гостья. — Прогневали мы
господа бога, окаянные. Не бывать добру.
— Ах, не пугай, не стращай, родная! — прерывает хозяйка.
— Да, да, — продолжает та. — Пришли последние дни: восстанет язык на язык,
царство на царство… наступит светопреставление! — выговаривает наконец Наталья
Фаддеевна, и обе плачут горько.
Основания никакого к такому заключению со стороны Натальи Фаддеевны не было,
никто ни на кого не восставал, даже кометы в тот год не было, но у старух бывают иногда
темные предчувствия.
Изредка разве это провождение времени нарушится каким-нибудь нечаянным случаем,
когда, например, все угорят целым домом, от мала до велика.
Других болезней почти и не слыхать было в дому и деревне, разве кто-нибудь
напорется на какой-нибудь кол в темноте, или свернется с сеновала, или с крыши свалится
доска, да ударит по голове.