Page 13 - Очарованный странник

вон это что у тебя в ухе: серьга?
- Да, - говорю, - это сережка.
- Серебряная?
- Серебряная, и крест, мол, тоже имею от Митрофания* серебряный.
- Ну, скидавай, - говорит, - их скорее и давай их мне, я тебе отпускной вид напишу, и
уходи в Николаев, там много людей нужно, и страсть что туда от нас бродяг бежит.
Я ему отдал целковый, крест и сережку, а он мне вид написал и заседателеву печать
приложил и говорит:
- Вот за печать с тебя надо бы прибавку, потому что я так со всех беру, но только уже
жалею твою бедность и не хочу, чтобы моих рук виды не в совершенстве были. Ступай, -
говорит, - и кому еще нужно - ко мне посылай.
"Ладно, - думаю, - хорош милостивец: крест с шеи снял, да еще и жалеет". Никого я к
нему не посылал, а все только шел Христовым именем без грошика медного.
Прихожу в этот город и стал на Торжок, чтобы наниматься. Народу наемного самая
малость вышла - всего три человека, и тоже все, должно быть, точно такие, как я
полубродяжки, а нанимать выбежало много людей, и все так нас нарасхват и рвут, тот к себе,
а этот на свою сторону. На меня напал один барин, огромный-преогромный, больше меня, и
прямо всех от меня отпихнул и схватил меня за обе руки и поволок за собою: сам меня ведет,
а сам других во все стороны кулаками расталкивает и преподло бранится, а у самого на
глазах слезы. Привел он меня в домишко, невесть из чего наскоро сколоченный, и говорит:
- Скажи правду: ты ведь беглый?
Я говорю:
- Беглый.
- Вор, - говорите, - или душегубец, или просто бродяга?
Я отвечаю:
- На что вам это расспрашивать?
- А чтобы лучше знать, к какой ты должности годен.
Я рассказал все, отчего я сбежал, а он вдруг кинулся меня целовать и говорит:
- Такого мне и надо, такого мне и надо! Ты, - говорит, - верно, если голубят жалел, так
ты можешь мое дитя выходить: я тебя в няньки беру.
Я ужаснулся.
- Как, - говорю, - в няньки? я к этому обстоятельству совсем не сроден.
- Нет, это пустяки, - говорит, - пустяки: я вижу, что ты можешь быть нянькой; а то мне
беда, потому что у меня жена с ремонтером отсюда с тоски сбежала и оставила мне грудную
дочку, а мне ее кормить некогда и нечем, так ты ее мне выкормишь, а я тебе по два целковых
в месяц стану жалованья платить.
- Помилуйте, - отвечаю, - тут не о двух целковых, а как я в этой должности справлюсь?
- Пустяки, - говорит, - ведь ты русский человек? Русский человек со всем справится.
- Да, что же, мол, хоть я и русский, но ведь я мужчина, и чего нужно, чтобы грудное
дитя воспитывать, тем не одарен.
- А я, - говорит, - на этот счет тебе в помощь у жида козу куплю: ты ее дои и тем
молочком мою дочку воспитывай.
Я задумался и говорю:
- Конечно, мол, с козою отчего дитя не воспитать, но только все бы, говорю, - кажется,
вам женщину к этой должности лучше иметь.
- Нет, ты мне про женщин, пожалуйста, - отвечает, - не говори: из-за них-то тут все
истории и поднимаются, да и брать их неоткуда, а ты если мое дитя нянчить не согласишься,
так я сейчас казаков позову и велю тебя связать да в полицию, а оттуда по пересылке
отправят. Выбирай теперь, что тебе лучше: опять у своего графа в саду на дорожке камни
щелкать или мое дитя воспитывать?
Я подумал: нет, уже назад не пойду, и согласился остаться в няньках. В тот же день мы
купили у жида белую козу с козленочком. Козленочка я заколол, и мы его с моим барином в