Page 15 - Очарованный странник

- Что надо?
А она ко мне и бросилась и жмет дитя к груди, а сама шепчет:
- Это мое дитя, это дочь моя, это дочь моя?
Я говорю:
- Ну так что же в этом такое?
- Отдай, - говорит, - мне ее.
- С чего же ты это, - говорю, - взяла, что я ее тебе отдам?
- Разве тебе, - плачет, - ее не жаль? видишь, как она ко мне жмется.
- Жаться, мол, она глупый ребенок - она тоже и ко мне жмется, а отдать я ее не отдам.
- Почему?
- Потому, мол, что она мне на соблюдение поверена - вон и коза с нами ходит, а я дитя
должен отцу приносить.
Она, эта барынька, начала плакать и руки ломать.
- Ну, хорошо, - говорит, - ну, не хочешь дитя мне отдать, так по крайней мере не
сказывай, - говорит, - моему мужу, а твоему господину, что ты меня видел, и приходи завтра
опять сюда на это самое место с ребенком, чтобы я его еще поласкать могла.
- Это, мол, другое дело, - это я обещаю и исполню.
И точно, я ничего про нее своему барину не сказал, а наутро взял козу и ребенка и
пошел опять к лиману, а барыня уже ждет. Все в ямочке сидела, а как нас завидела,
выскочила, и бегит, и плачет, и смеется, и в обеих ручках дитю игрушечки сует и даже на
козу на нашу колокольчик на красной суконке повесила, а мне трубку, и кисет с табаком, и
расческу.
- Кури, - говорит, - пожалуйста, эту трубочку, а я буду дитя нянчить.
И таким манером пошли у нас тут над лиманом свидания: барыня все с дитем, а я сплю,
а порой она мне начнет рассказывать, что она того... замуж в своем месте за моего барина
насильно была выдана... злою мачехою и того... этого мужа своего она не того... говорит,
никак не могла полюбить. А того... этого... другого-то, ремонтера-то... что ли... этого любит и
жалуется, что против воли, говорит, своей я ему... предана. Потому муж мой, как сам,
говорит, знаешь, неаккуратной жизни, а этот с этими... ну, как их?.. с усиками, что ли, прах
его знает, и очень чисто, говорит, он завсегда одевается, и меня жалеет, но только же опять я,
говорит, со всем с этим все-таки не могу быть счастлива, потому что мне и этого дитя жаль.
А теперь мы, говорит, с ним сюда приехали и стоим здесь на квартире у одного у его
товарища, но я живу под большим опасением, чтобы мой муж не узнал, и мы скоро уедем, и
я опять о дите страдать буду.
- Ну что же, мол, делать: если ты, презрев закон и религию, свой обряд изменила, то
должна и пострадать.
А она начнет плакать, и от одного дня раз от разу больше и жалостнее стала плакать, и
мне жалобами докучает, и вдруг ни с того ни с сего стала все мне деньги сулить. И наконец
пришла последний раз прощаться и говорит:
- Послушай, Иван (она уже имя мое знала), послушай, - говорит, - что я тебе скажу:
нынче, - говорит, - он сам сюда к нам придет.
Я спрашиваю:
- Кто это такой?
Она отвечает:
- Ремонтер.
Я говорю:
- Ну так что ж мне за причина?
А она повествует, что будто он сею ночью страсть как много денег в карты выиграл и
сказал, что хочет ей в удовольствие мне тысячу рублей дать за то, чтобы я, то есть, ей ее
дочку отдал.
- Ну, уж вот этого, - говорю, - никогда не будет.
- Отчего же, Иван? отчего же? - пристает. - Неужто тебе меня и ее не жаль, что мы в