Page 22 - Очарованный странник

так сразу до крови и режет.
- Ну, а теперь сообрази, как он нутр?м действует?
- Что же, мол, такое нутр?м? - я вижу одно, что сидит он прямо, и весь рот открыл, и
воздух в себя шибко забирает.
А мой знакомец и говорит;
- Вот это-то и худо: спина велика, по ней весь удар просторно ложится; шибко бьет,
запыхается, а в открытый рот дышит, он у себя воздухом все нутро пережжет.
- Что же, спрашиваю, - стало быть, Чепкун надежней?
- Непременно, - отвечает, - надежнее: видишь, он весь сухой, кости в одной коже
держатся, и спиночка у него как лопата коробленая, по ней ни за что по всей удар не падет, а
только местечками, а сам он, зри, как Бакшея спрохвала поливает, не частит, а с повадочкой,
и плеть сразу не отхватывает, а под нею коже напухать дает. Вон она от этого, спина-то, у
Бакшея вся и вздулась и как котел посинела, а крови нет, и вся боль у него теперь в теле
стоит, а у Чепкуна на худой спине кожичка как на жареном поросенке трещит, прорывается,
и оттого у него вся боль кровью сойдет, и он Бакшея запорет. Понимаешь ты это теперь?
- Теперь, - говорю, - понимаю, - и точно, тут я всю эту азиатскую практику сразу понял
и сильно ею заинтересовался: как в таком случае надо полезнее действовать?
- А еще самое главное, - указует мой знакомец, - замечай, - говорит, - как этот
проклятый Чепкун хорошо мордой такту соблюдает; видишь: стегнет и на ответ сам
вытерпит и соразмерно глазами хлопнет, - это легче, чем пялить глаза, как Бакшей пялит, и
Чепкун зубы стиснул и губы прикусил, это тоже легче, оттого что в нем через эту
замкнутость излишнего горения внутри нет.
Я все эти его любопытные примеры на ум взял и сам вглядываюсь и в Чепкуна и в
Бакшея, и все мне стало и самому понятно, что Бакшей непременно свалится, потому что у
него уже и глазища совсем обостолопели и губы веревочкой собрались и весь оскал
открыли... И точно, глядим, Бакшей еще раз двадцать Чепкуна стеганул и все раз от разу
слабее, да вдруг бряк назад и левую Чепкунову руку выпустил, а своею правою все еще
двигает, как будто бьет, но уже без памяти, совсем в обмороке. Ну, тут мой знакомый
говорит: "Шабаш: пропал мой двугривенный". Тут все и татары заговорили, поздравляют
Чепкуна, кричат:
- Ай, башка Чепкун Емгурчеев, ай, умнай башка - совсем пересек Бакшея, садись -
теперь твоя кобыла.
И сам хан Джангар встал с кошмы и похаживает, а сам губами шлепает и тоже говорит:
- Твоя, твоя, Чепкун, кобылица: садись, гони, на ней отдыхай.
Чепкун и встал: кровь струит по спине, а ничего виду болезни не дает, положил
кобылице на спину свой халат и бешмет, а сам на нее брюхом вскинулся и таким манером
поехал, и мне опять скучно стало.
"Вот, - думаю, - все это уже и окончилось, и мне опять про свое положение в голову
полезет", - а мне страх как не хотелось про это думать.
Но только, спасибо, мой тот знакомый человек говорит мне:
- Подожди, не уходи, тут непременно что-то еще будет.
Я говорю:
- Чему же еще быть? все кончено.
- Нет, - говорит, - не кончено, ты смотри, - говорит, - как хан Джангар трубку жжет.
Видишь, палит: это он непременно еще про себя что-нибудь думает, самое азиатское.
Ну, а я себе думаю: "Ах, если еще что будет в этом самом роде, то уже было бы только
кому за меня заложиться, а уже я не спущу!"
ГЛАВА ШЕСТАЯ
И что же вы изволите полагать? Все точно так и вышло, как мне желалось: хан Джангар
трубку палит, а на него из чищобы гонит еще татарчонок, и уже этот не на такой кобылице,
какую Чепкун с мировой у Бакшея взял, а караковый жеребенок, какого и описать нельзя.
Если вы видали когда-нибудь, как по меже в хлебах птичка коростель бежит, - по-нашему,