Page 23 - Очарованный странник

по-орловски, дергач зовется: крыла он растопырит, а зад у него не как у прочих птиц, не
распространяется по воздуху, а вниз висит и ноги книзу пустит, точно они ему не надобны, -
настоящее, выходит, будто он едет по воздуху. Вот и этот новый конь, на эту птицу подобно,
точно не своей силой несся.
Истинно не солгу скажу, что он даже не летел, а только земли за ним сзади
прибавлялось. Я этакой легкости сроду не видал и не знал, как сего конька и ценить, на какие
сокровища и кому его обречь, какому королевичу, а уже тем паче никогда того не думал,
чтобы этот конь мой стал.
- Как он ваш стал? - перебили рассказчика удивленные слушатели.
- Так-с, мой, по всем правам мой, но только на одну минуту, а каким манером, извольте
про это слушать, если угодно. Господа, по своему обыкновению, начали и на эту лошадь
торговаться, и мой ремонтер, которому я дитя подарил, тоже встрял, а против них, точно
ровня им, взялся татарин Савакирей, этакой коротыш, небольшой, но крепкий, верченый,
голова бритая, словно точеная, и круглая, будто молодой кочешок крепенький, а рожа как
морковь красная, и весь он будто огородина какая здоровая и свежая. Кричит: "Что, говорит,
по-пустому карман терять нечего, клади кто хочет деньги за руки, сколько хан просит, и
давай со мною пороться, кому конь достанется?"
Господам, разумеется, это не пристало, и они от этого сейчас в сторону; да и где им с
этим татарином сечься, он бы, поганый, их всех перебил. А у моего ремонтера тогда уже и
денег-то не очень густо было, потому он в Пензе опять в карты проигрался, а лошадь ему, я
вижу, хочется. Вот я его сзади дернул за рукав, да и говорю: так и так, мол, лишнего сулить
не надо, а что хан требует, то дайте, а я с Савакиреем сяду потягаться на мировую. Он было
не хотел, но я упросил, говорю:
"Сделайте такую милость: мне хочется".
Ну, так и сделали.
- Вы с этим татарином... что же... секли друг друга?
- Да-с, тоже таким манером попоролись на мировую, и жеребенок мне достался.
- Значит, вы татарина победили?
- Победил-с, не без труда, по пересилил его.
- Ведь это, должно быть, ужасная боль.
- Ммм... как вам сказать... Да, вначале есть-с; и даже очень чувствительно, особенно
потому, что без привычки, и он, этот Савакирей, тоже имел сноровку на опух бить, чтобы
кровь не слушать, но я против этого его тонкого искусства свою хитрую сноровку взял: как
он меня хлобыснет, я сам под нагайкой спиною поддерну, и так приноровился, что сейчас
шкурку себе и сорву, таким манером и обезопасился, и сам этого Савакирея запорол.
- Как запороли, неужто совершенно до смерти?
- Да-с, он через свое упорство да через политику так глупо себя допустил, что его
больше и на свете не стало, - отвечал добродушно и бесстрастно рассказчик и, видя, что
слушатели все смотрят на него, если не с ужасом, то с немым недоумением, как будто
почувствовал необходимость пополнить свой рассказ пояснением.
- Видите, - продолжал он, - это стало не от меня, а от него, потому что он во всех
Рынь-песках первый батырь считался и через эту амбицыю ни за что не хотел мне уступить,
хотел благородно вытерпеть, чтобы позора через себя на азиатскую нацию не положить, но
сомлел, беднячок, и против меня не вытерпел, верно потому, что я в рот грош взял. Ужасно
это помогает, и я все его грыз, чтобы боли не чувствовать, а для рассеянности мыслей в уме
удары считал, так мне и ничего.
- И сколько же вы насчитали ударов? - перебили рассказчика.
- А вот наверно этого сказать не могу-с, помню, что я сосчитал до двести до
восемьдесят и два, а потом вдруг покачнуло меня вроде обморока, я и сбился на минуту и
уже так, без счета пущал, но только Савакирей тут же вскоре последний разок на меня
замахнулся, а уже ударить не мог, сам, как кукла, на меня вперед и упал: посмотрели, а он
мертвый... Тьфу ты, дурак эдакий! до чего дотерпелся? Чуть я за него в острог не попал.