Page 86 - Отцы и дети

Ему донесли, что в его пшенице, на которую он особенно надеялся, показалась головня.
Павел Петрович подавлял всех, даже Прокофьича, своею леденящею вежливостью. Базаров
начал было письмо к отцу, да разорвал его и бросил под стол. «Умру, – подумал он, –
узнают; да я не умру. Нет, я еще долго на свете маячить буду». Он велел Петру прийти к
нему на следующий день чуть свет для важного дела; Петр вообразил, что он хочет взять его
с собой в Петербург. Базаров лег поздно, и всю ночь его мучили беспорядочные сны…
Одинцова кружилась перед ним, она же была его мать, за ней ходила кошечка с черными
усиками, и эта кошечка была Фенечка; а Павел Петрович представлялся ему большим лесом,
с которым он все-таки должен был драться. Петр разбудил его в четыре часа; он тотчас
оделся и вышел с ним.
Утро было славное, свежее; маленькие пестрые тучки стояли барашками на
бледно-ясной лазури; мелкая роса высыпала на листьях и травах, блистала серебром на
паутинках; влажная, темная земля, казалось, еще хранила румяный след зари; со всего неба
сыпались песни жаворонков. Базаров дошел до рощи, присел в тени на опушку и только
тогда открыл Петру, какой он ждал от него услуги. Образованный лакей перепугался
насмерть; но Базаров успокоил его уверением, что ему другого нечего будет делать, как
только стоять в отдалении да глядеть, и что ответственности он не подвергается никакой. «А
между тем, – прибавил он, – подумай, какая предстоит тебе важная роль!» Петр развел
руками, потупился и, весь зеленый, прислонился к березе.
Дорога из Марьина огибала лесок; легкая пыль лежала на ней, еще не тронутая со
вчерашнего дня ни колесом, ни ногою. Базаров невольно посматривал вдоль той дороги, рвал
и кусал траву, а сам все твердил про себя: «Экая глупость!» Утренний холодок заставил его
раза два вздрогнуть… Петр уныло взглянул на него, но Базаров только усмехнулся: он не
трусил.
Раздался топот конских ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он гнал двух
спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то
странно, не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «Вот
этот тоже рано встал, – подумал Базаров, – да, по крайней мере, за делом, а мы?»
– Кажись, они идут-с, – шепнул вдруг Петр. Базаров поднял голову и увидал Павла
Петровича. Одетый в легкий клетчатый пиджак и белые, как снег, панталоны, он быстро шел
по дороге; под мышкой он нес ящик, завернутый в зеленое сукно.
– Извините, я, кажется, заставил вас ждать, – промолвил он, кланяясь сперва Базарову,
потом Петру, в котором он в это мгновение уважал нечто вроде секунданта. – Я не хотел
будить моего камердинера.
– Ничего-с, – ответил Базаров, – мы сами только что пришли.
– А! тем лучше! – Павел Петрович оглянулся кругом. – Никого не видать, никто не
помешает… Мы можем приступить?
– Приступим.
– Новых объяснений вы, я полагаю, не требуете?
– Не требую.
– Угодно вам заряжать? – спросил Павел Петрович, вынимая из ящика пистолеты.
– Нет; заряжайте вы, а я шаги отмеривать стану. Ноги у меня длиннее, – прибавил
Базаров с усмешкой. – Раз, два, три…
– Евгений Васильич, – с трудом пролепетал Петр (он дрожал, как в лихорадке), – воля
ваша, я отойду.
– Четыре… пять… Отойди, братец, отойди; можешь даже за дерево стать и уши
заткнуть, только глаз не закрывай; а повалится кто, беги подымать. Шесть… семь…
восемь… – Базаров остановился. – Довольно? – промолвил он, обращаясь к Павлу
Петровичу, – или еще два шага накинуть?
– Как угодно, – проговорил тот, заколачивая вторую пулю.
– Ну, накинем еще два шага. – Базаров провел носком сапога черту по земле. – Вот и
барьер. А кстати: на сколько шагов каждому из нас от барьера отойти? Это тоже важный