Page 92 - Отцы и дети

чувствуешь? – спросил он, подходя к Павлу Петровичу.
Тот уткнул лицо в батистовый платок.
– Нет… так… ничего… Напротив, мне гораздо лучше.
– Ты напрасно поспешил перейти на диван. Ты куда? – прибавил Николай Петрович,
оборачиваясь к Фенечке; но та уже захлопнула за собою дверь. – Я было принес показать
тебе моего богатыря; он соскучился по своем дяде. Зачем это она унесла его? Однако что с
тобой? Произошло у вас тут что-нибудь, что ли?
– Брат! – торжественно проговорил Павел Петрович.
Николай Петрович дрогнул. Ему стало жутко, он сам не понимал почему.
– Брат, – повторил Павел Петрович, – дай мне слово исполнить одну мою просьбу.
– Какую просьбу? Говори.
– Она очень важна; от нее, по моим понятиям, зависит все счастье твоей жизни. Я все
это время много размышлял о том, что я хочу теперь сказать тебе… Брат, исполни
обязанность твою, обязанность честного и благородного человека, прекрати соблазн и
дурной пример, который подается тобою, лучшим из людей!
– Что ты хочешь сказать, Павел?
– Женись на Фенечке… Она тебя любит, она – мать твоего сына.
Николай Петрович отступил на шаг и всплеснул руками.
– Ты это говоришь, Павел? ты, которого я считал всегда самым непреклонным
противником подобных браков! Ты это говоришь! Но разве ты не знаешь, что единственно
из уважения к тебе я не исполнил того, что ты так справедливо назвал моим долгом!
– Напрасно ж ты уважал меня в этом случае, – возразил с унылою улыбкою Павел
Петрович. – Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме.
Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные;
пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш
долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
Николай Петрович бросился обнимать своего брата.
– Ты мне окончательно открыл глаза! – воскликнул он. – Я недаром всегда утверждал,
что ты самый добрый и умный человек в мире; а теперь я вижу, что ты такой же
благоразумный, как и великодушный…
– Тише, тише, – перебил его Павел Петрович. – Не разбереди ногу твоего
благоразумного брата, который под пятьдесят лет дрался на дуэли, как прапорщик. Итак, это
дело решенное: Фенечка будет моею… belle-soeur. 145
– Дорогой мой Павел! Но что скажет Аркадий?
– Аркадий? Он восторжествует, помилуй? Брак не в его принсипах, зато чувство
равенства будет в нем польщено. Да и действительно, что за касты au dix-neuvième
siècle? 146
– Ax, Павел, Павел! дай мне еще раз тебя поцеловать. Не бойся, я осторожно.
Братья обнялись.
– Как ты полагаешь, не объявить ли ей твое намерение теперь же? – спросил Павел
Петрович.
– К чему спешить? – возразил Николай Петрович. – Разве у вас был разговор?
– Разговор, у нас? Quelle idée! 147
– Ну и прекрасно. Прежде всего выздоравливай, а это от нас не уйдет, надо подумать
хорошенько, сообразить…

145 Свояченицей (фр.).

146 В девятнадцатом веке (фр.).

147 Что за мысль! (фр.).