Page 95 - Отцы и дети
P. 95

– Я  ничего  этого  не  испытала  по  милости  сестры;  я  упомянула  о  своем  состоянии
               только потому, что к слову пришлось.
                     – Так;  но  сознайтесь,  что  и  в  вас  есть  частица  того  тщеславия,  о  котором  я  сейчас
               говорил.
                     – Например?
                     – Например,  ведь  вы, –  извините  мой  вопрос, –  вы  бы  не  пошли  замуж  за  богатого
               человека?
                     – Если б я его очень любила… Нет, кажется, и тогда бы не пошла.
                     – А! вот видите! – воскликнул Аркадий и, погодя немного, прибавил: – А отчего бы вы
               за него не пошли?
                     – Оттого, что и в песне про неровнюшку поется.
                     – Вы, может быть, хотите властвовать или…
                     – О  нет!  к  чему  это?  Напротив,  я  готова  покоряться,  только  неравенство  тяжело.  А
               уважать себя и покоряться, это я понимаю; это счастье; но подчиненное существование…
               Нет, довольно и так.
                     – Довольно и так, – повторил за Катей Аркадий. – Да, да, – продолжал он, – вы недаром
               одной крови с Анной Сергеевной; вы так же самостоятельны, как она; но вы более скрытны.
               Вы, я уверен, ни за что первая не выскажете своего чувства, как бы оно ни было сильно и
               свято…
                     – Да как же иначе? – спросила Катя.
                     – Вы одинаково умны; у вас столько же, если не больше, характера, как у ней…
                     – Не  сравнивайте  меня  с  сестрой,  пожалуйста, –  поспешно  перебила  Катя, –  это  для
               меня слишком невыгодно. Вы как будто забыли, что сестра и красавица, и умница, и… вам в
               особенности,  Аркадий  Николаич,  не  следовало  бы  говорить  такие  слова,  и  еще  с  таким
               серьезным лицом.
                     – Что значит это: «вам в особенности», и из чего вы заключаете, что я шучу?
                     – Конечно, вы шутите.
                     – Вы думаете? А что, если я убежден в том, что говорю? Если я нахожу, что я еще не
               довольно сильно выразился?
                     – Я вас не понимаю.
                     – В  самом  деле?  Ну,  теперь  я  вижу:  я  точно  слишком  превозносил  вашу
               наблюдательность.
                     – Как?
                     Аркадий ничего не ответил и отвернулся, а Катя отыскала в корзинке еще несколько
               крошек и начала бросать их воробьям; но взмах ее руки был слишком силен, и они улетали
               прочь, не успевши клюнуть.
                     – Катерина Сергеевна! – заговорил вдруг Аркадий, –  вам это, вероятно, все равно; но
               знайте, что я вас не только на вашу сестру, – ни на кого в свете не променяю.
                     Он встал и быстро удалился, как бы испугавшись слов, сорвавшихся у него с языка.
                     А  Катя  уронила  обе  руки  вместе  с  корзинкой  на  колени  и,  наклонив  голову,  долго
               смотрела вслед Аркадию. Понемногу алая краска чуть-чуть выступила на ее щеки; но губы
               не улыбались, и темные глаза выражали недоумение и какое-то другое, пока еще безымянное
               чувство.
                     – Ты одна? – раздался возле нее голос Анны Сергеевны. – Кажется, ты пошла в сад с
               Аркадием.
                     Катя  не  спеша  перевела  свои  глаза  на  сестру  (изящно,  даже  изысканно  одетая,  она
               стояла  на  дорожке  и  кончиком  раскрытого  зонтика  шевелила  уши  Фифи)  и  не  спеша
               промолвила:
                     – Я одна.
                     – Я это вижу, – отвечала та со смехом, – он, стало быть, ушел к себе?
                     – Да.
                     – Вы вместе читали?
   90   91   92   93   94   95   96   97   98   99   100