Page 103 - Преступление и наказание

ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что
делал, но не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и
прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только
выговорить!
— А что, если это я старуху и Лизавету убил? — проговорил он вдруг и — опомнился.
Заметов дико поглядел на него и побледнел как скатерть. Лицо его искривилось
улыбкой.
— Да разве это возможно? — проговорил он едва слышно.
Раскольников злобно взглянул на него.
— Признайтесь, что вы поверили? Да? Ведь да?
— Совсем нет! Теперь больше, чем когда-нибудь, не верю! — торопливо сказал
Заметов.
— Попался наконец! Поймали воробушка. Стало быть, верили же прежде, когда теперь
«больше, чем когда-нибудь, не верите»?
— Да совсем же нет! — восклицал Заметов, видимо сконфуженный. — Это вы для
того-то и пугали меня, чтоб к этому подвести?
— Так не верите? А об чем вы без меня заговорили, когда я тогда из конторы вышел? А
зачем меня поручик Порох допрашивал после обморока? Эй ты, — крикнул он половому,
вставая и взяв фуражку, — сколько с меня?
— Тридцать копеек всего-с, — отвечал тот, подбегая.
— Да вот тебе еще двадцать копеек на водку. Ишь сколько денег! — протянул он
Заметову свою дрожащую руку с кредитками, — красненькие, синенькие, двадцать пять
рублей. Откудова? А откудова платье новое явилось? Ведь знаете же, что копейки не было!
Хозяйку-то, небось, уж опрашивали… Ну, довольно! Assez causé! 31 До свидания…
приятнейшего!..
Он вышел, весь дрожа от какого-то дикого истерического ощущения, в котором между
тем была часть нестерпимого наслаждения, — впрочем мрачный, ужасно усталый. Лицо его
было искривлено, как бы после какого-то припадка. Утомление его быстро увеличивалось.
Силы его возбуждались и приходили теперь вдруг, с первым толчком, с первым
раздражающим ощущением, и так же быстро ослабевали, по мере того как ослабевало
ощущение.
А Заметов, оставшись один, сидел еще долго на том же месте, в раздумье.
Раскольников невзначай перевернул все его мысли насчет известного пункта и окончательно
установил его мнение.
«Илья Петрович — болван!» — решил он окончательно.
Только что Раскольников отворил дверь на улицу, как вдруг, на самом крыльце,
столкнулся с входившим Разумихиным. Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что
почти головами столкнулись. Несколько времени обмеривали они один другого взглядом.
Разумихин был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в
его глазах.
— Так вот ты где! — крикнул он во всё горло. — С постели сбежал! А я его там под
диваном даже искал! На чердак ведь ходили! Настасью чуть не прибил за тебя… А он вон
где! Родька! Что это значит? Говори всю правду! Признавайся! Слышишь?
— А то значит, что вы все надоели мне смертельно, и я хочу быть один, — спокойно
отвечал Раскольников.
— Один? Когда еще ходить не можешь, когда еще рожа как полотно бледна, и
задыхаешься! Дурак!.. Что ты в «Хрустальном дворце» делал? Признавайся немедленно!
— Пусти! — сказал Раскольников и хотел пройти мимо. Это уж вывело Разумихина из
себя: он крепко схватил его за плечо.

31 Довольно болтать! (франц.) — Ред.